Председатель - [2]
— Сколько их у вас? — спрашивает Трубников, присаживаясь на лавку.
— Шестеро, — отзывается Доня, — в зыбке близнята.
— Живем тесно! — балагурским голосом заговорил Семен. — В темноте все друг на друга натыкаемся… А ты обзавелся наконец?
— Провоевал я свое потомство… Мы с женой за все время, может, и года вместе не были.
— А все ж хватит, чтоб пацана родить, — замечает Доня, собирая на стол.
— А я и на дочку был согласен, только жена боялась остаться вдовой с ребенком на руках. Не вышло — и все!
Доня зачем-то отправилась в сени. И вдруг, остро глянув на брата, Егор спрашивает шепотом:
— Все свои? Фрицевых подарков нету?
— Один, — так же шепотом, нисколько не удивленный вопросом, отвечает Семен. — Петька.
Брезгливая жалость на лице Егора Трубникова Неловкое молчание.
— А что мне было — на пулю лезть? — сумрачно оправдывается Семен. Зато дом сохранил, семью сохранил…
— Даже с прибавком! — зло бросает Егор.
С миской соленых огурцов и квашеной капусты входит Доня. Подозрительно поглядела на шептавшихся мужчин, подвинула Егору хлеб и сало.
— Привозной? — спрашивает Егор, беря сыроватый, тяжелый хлеб.
— Факт, не колхозный! — с вызовом говорит Доня.
— А что так?
— Колхоз тут такой: что посеешь — назад не возьмешь.
— Одно прозвание — колхоз, — бормочет Семен, роясь в стенном шкапчике.
— Это почему же?
— Председателя силового район прислал, — весело говорит Доня, — из инвалидов войны, вроде вас, только без ноги. Так он два дела знал: водку дуть да кровя улучшать.
— Это как понять?
Семен ставит на стол бутылку мутного сырца и граненые стопки. Разливает спирт по стопкам. Жена следит за его движениями.
— Дамочек больно уважал. Я, говорит, хороших кровей и должен вам породу улучшить…
— Ну, со свиданьицем, братуша!
— Не пью.
— Брезгуете с братом выпить? — язвит Доня. Помедлив, Трубников холодно объяснил:
— Меня мой комиссар от этого отучил, ненавижу, говорил, храбрость взаймы, воевать надо с душой, а не с винным духом. Я и зарекся.
— Мы не воюем, — говорит Семен, — а храбрость нам и взаймы сгодится. Цокнув стопкой но стопке Дони, он опрокинул водку в рот и, зажмурившись, стал тыкать наугад вилкой в ускользающие огурцы.
Доня тоже выпила в два глотка и, услышав плач, прошла в детский угол поправить сползавшее с дочери одеяло.
— Скажи, Семен, только честно: ты при немцах подличал?
— Ладно тебе, — печально и серьезно говорит Семен. — Меня уже таскали-перетаскали по этому делу. Ни с полицаями, ни с какой сволочью я не водился. А партизанов насчет карательного отряда предупредил. Где надо, о том знают.
— Так чего же ты боишься?
— А всего, — так же серьезно и печально говорит Семен. Налив себе водки, он выпивает одним духом. — Всего я теперь боюсь. И чужих боюсь, и своих боюсь. Начальства всякого боюсь, указов боюсь, а пуще всего — что семью не прокормлю.
— Ну, это тебе вроде не грозит: хлеб-то с сальцем едите. Вернувшись, Доня взяла соленый огурец и стала сосать.
— На соплях наша жизнь, чужой бедой пробавляемся…
— Барахолишь?
— Когда в доме восемь ртов, выбирать не приходится, — спокойно подтверждает Семен.
Гримаса сдерживаемой боли исказила лицо Егора. Левой рукой он схватился за культю правой.
— Ты что?
— Рука, — трудным голосом говорит Егор. — Болит, сволочь, как живая.
— Эка страсть! — равнодушно ужасается Доня. Чтобы заглушить боль, Трубников встает из-за стола, берет свой рюкзак и протягивает Доне.
— Гостинцы вам привез… — Он присел на лавку. Запустив руку в рюкзак, Доня достает оттуда бостоновый отрез на мужской костюм. Оторвав нитку, подносит ее к светильнику, нюхает. Нитка не горит и пахнет паленой овечьей шерстью: порядок! За отрезом следует полушалок, который тоже подвергается придирчивому осмотру.
Трубников заинтересованно следит за ней, сидя на лавке; он убирает руку с культи — видимо, боль его отпустила.
— …Такая, Егор, наша житуха, — напрашиваясь на сочувственный разговор, вздохнул Семен, — хоть репку пой… — махнул он рукой.
— На шармачка, известно, не проживешь… — замечает Трубников.
— А как же еще прикажешь?
— Колхоз надо подымать!
— Что? — Семен поднял_чуть захмелевшие, невеселые глаза. — Какой еще колхоз?
— Не ерничай…
— Я думал с тобой по-серьезному, — обиженно. говорит Семен, — думал, может, помощь какую окажешь, хоть присоветуешь… Неужто нет у тебя для меня других слов?
— Других слов нет и быть не может, — жестко говорит Егор. — Советскую власть не отменяли. А пока есть Советская власть, будут и колхозы. И тому, кто землю ворочает, нет другого пути.
— Помолчал бы уж о земле, — тихо, но с не меньшей жесткостью говорит Семен. — Что ты в земле понимаешь? Ты еще пацаненком от земли оторвался. Тебе чины и награды шли, а мы эту землю слезой и кровью поливали…
— Нешто он поймет тебя? — вмешивается Доня. — Начальство. Известно, по верхам глядит.
— Бросьте, какое я начальство?! А только еще раз напомню: живем мы при Советской власти.
— Плохо нас твоя Советская власть защитила, — медленно проговорил Семен, — ни от фрицевых пуль, ни от фрицевых лап… — Он мельком взглянул на Доню, и скулы его порозовели. — Не защитила. Хватит! Ничего нам от вас не надо, только оставьте нас в покое с нашей бедой, будем сами как-нибудь свою жизнь ладить.
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
В сборник вошли последние произведения выдающегося русского писателя Юрия Нагибина: повести «Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая теща», роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя».Обе повести автор увидел изданными при жизни назадолго до внезапной кончины. Рукопись романа появилась в Независимом издательстве ПИК через несколько дней после того, как Нагибина не стало.*… «„Моя золотая тёща“ — пожалуй, лучшее из написанного Нагибиным». — А. Рекемчук.
В настоящее издание помимо основного Корпуса «Дневника» вошли воспоминания о Галиче и очерк о Мандельштаме, неразрывно связанные с «Дневником», а также дается указатель имен, помогающий яснее представить круг знакомств и интересов Нагибина.Чтобы увидеть дневник опубликованным при жизни, Юрий Маркович снабдил его авторским предисловием, объясняющим это смелое намерение. В данном издании помещено эссе Юрия Кувалдина «Нагибин», в котором также излагаются некоторые сведения о появлении «Дневника» на свет и о самом Ю.
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Семья Скворцовых давно собиралась посетить Богояр — красивый неброскими северными пейзажами остров. Ни мужу, ни жене не думалось, что в мирной глуши Богояра их настигнет и оглушит эхо несбывшегося…
Довоенная Москва Юрия Нагибина (1920–1994) — по преимуществу радостный город, особенно по контрасту с последующими военными годами, но, не противореча себе, писатель вкладывает в уста своего персонажа утверждение, что юность — «самая мучительная пора жизни человека». Подобно своему любимому Марселю Прусту, Нагибин занят поиском утраченного времени, несбывшихся любовей, несложившихся отношений, бесследно сгинувших друзей.В книгу вошли циклы рассказов «Чистые пруды» и «Чужое сердце».
Сборник произведений грузинского советского писателя Чиладзе Тамаза Ивановича (р. 1931). В произведениях Т. Чиладзе отражены актуальные проблемы современности; его основной герой — молодой человек 50–60-х гг., ищущий своё место в жизни.
Литературно-документальная повесть, в основе сюжета которой лежат собственные воспоминания писателя. …Лето 1944 года. Идёт четвёртый год войны. Лейтенант Симов откомандирован в верховья реки Ингоды на заготовку продовольствия и добычу меха. Обескровленная долгой войной страна и советская армия остро нуждаются в мясе, рыбе и деньгах за панты и пушнину. Собрав в Чите бригаду из трёх опытных местных охотников, главный герой отправляется в забайкальскую тайгу… В процессе повествования автором подробно и скрупулёзно освещаются все стороны таёжного промысла. Рассказы о повадках и поведении лесной и речной живности, зарисовки природы и быта промысловиков, описание их добычных хитростей, ухваток и тонкостей изготовления различных снастей и приспособлений — всему нашлось место в этой книге. Текст богато иллюстрирован видами природы и изображениями животных, а также практическими рисунками и чертежами.
Повести и рассказы советского писателя и журналиста В. Г. Иванова-Леонова, объединенные темой антиколониальной борьбы народов Южной Африки в 60-е годы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В однотомник Сергея Венедиктовича Сартакова входят роман «Ледяной клад» и повесть «Журавли летят на юг».Борьба за спасение леса, замороженного в реке, — фон, на котором раскрываются судьбы и характеры человеческие, светлые и трагические, устремленные к возвышенным целям и блуждающие в тупиках. ЛЕДЯНОЙ КЛАД — это и душа человеческая, подчас скованная внутренним холодом. И надо бережно оттаять ее.Глубокая осень. ЖУРАВЛИ УЛЕТАЮТ НА ЮГ. На могучей сибирской реке Енисее бушуют свирепые штормы. До ледостава остаются считанные дни.
Семь повестей Сергея Антонова, объединенных в сборнике, — «Лена», «Поддубенские частушки», «Дело было в Пенькове», «Тетя Луша», «Аленка», «Петрович» и «Разорванный рубль», — представляют собой как бы отдельные главы единого повествования о жизни сельской молодежи, начиная от первых послевоенных лет до нашего времени. Для настоящего издания повести заново выправлены автором.Содержание:Лена.Поддубенские частушки.Дело было в Пенькове.Тетя Луша.Аленка.Петрович.Разорванный рубль.