Предпоследний круг ада - [12]

Нурлан был рад этому решению. Он скучал по племяннику и нуждался в энергичном, хорошо образованном помощнике, которому мог бы доверять. Он предложил Абзалу поработать на себя, набраться опыта. «Уйдешь в свободное плавание, как только почувствуешь, что готов, – добавил он. – Если, конечно, захочешь…»

С тех пор прошло шесть лет. Племянник все еще оставался при Нурлане. Но не потому, что не чувствовал себя готовым к свободному плаванию… Он не мог бросить дядю. Тот болел все чаще, и львиную долю забот о бизнесе взвалил на себя Абзал, при этом все еще формально оставаясь юридическим консультантом.

…Нурлан нахлобучил тюбетейку, вымыл руки и покинул уборную.

Он находился на киностудии, где будут проходить съемки ЕГО фильма. Начнутся они завтра, но сегодня Нурлан приехал для того, чтобы посмотреть декорации.

– Вы бы сказали мне, что интересуетесь, я бы вам фото и видео прислал, – сказал ему на это Чаплин. Он находился в павильоне вместе с оператором, осветителем и парой помощников.

– Я лучше своими глазами…

– Как пожелаете.

– Передо мной сейчас квартира сестер?

– Точно.

– А где пианино? – По сценарию девушки часто играли на нем.

– Позже появится. Пока оно только мешать будет.

– Но оно же должно быть в кадре.

– Завтра снимаем двадцать девятую сцену, в ней все действия происходят в спальне, – терпеливо объяснил Эд. Первое время он раздражался, когда Нурлан задавал ему дилетантские вопросы, потом привык к ним. Лучше разъяснить все старику, чтоб не переживал лишний раз.

– Инструмент уже куплен?

– По-моему, нет. А что?

– Это непременно должно быть черное фортепиано «Украина».

– Хорошо, я позвоню реквизитору, скажу, чтоб поискал… Но мы всегда можем выкрасить инструмент и сменить на нем табличку.

– Нет, это будет не то, – заволновался Нурлан. – Не звоните никому, я сам найду нужное пианино и доставлю его сюда.

– Чудной вы старик все же, – усмехнулся Эд.

– Все старики чудные.

– Это точно. Вот, к примеру, моя бабуля…

И принялся рассказывать какую-то смешную, как ему казалось, историю. Но Нурлан не слушал, он вспоминал черное пианино «Украина», на котором играли его мама и сестра, чаще по отдельности, но иногда в четыре руки. Женщины семьи Джумаевых были музыкально одарены, тогда как мужчинам на уши наступил медведь.

У Нурлана было счастливое детство. Отец работал на закрытом «космическом» предприятии, мама преподавала в школе. Старшая сестра Зара училась на «отлично» и в общеобразовательной школе, и в музыкальной. Братика оно обожала, с удовольствием нянчилась с ним. Но избегала подвижных игр. Никаких тебе догонялок, салок, войнушки. Только кубики, раскраски, угадайки. Нурлан рос непоседливым пацаном, и ему быстро надоедали настольные игры, он хотел носиться, прыгать, кидаться подушками. И когда сестра отказывалась делать это вместе с ним, обижался. Но лишь до тех пор, пока родители не объяснили ему, что у Зары больное сердце и физические нагрузки ей противопоказаны. О том, что девочка вряд ли доживет до двадцати, они от Нурлана скрыли.

Мальчику было десять, когда Зара слегла. Она к этому времени окончила школу, собиралась поступать в консерваторию. Но болезнь этому помешала. Однако она не убила Зару. Сестра была борцом. Она не желала сдаваться смерти без боя. Только не сейчас, когда отец нашел специалиста, готового взяться за сложнейшую операцию на сердце Зары. Работал он по экспериментальной методике. Гарантий никаких не давал. Но обреченные на смерть люди хватались за последнюю соломинку, поэтому очередь к доктору была огромной. Половина больных не дожидались и умирали. Зара тоже не дотянула бы, хотя изо всех сил цеплялась за жизнь, если бы не освободилось место в очереди, а отец вовремя не среагировал.

Сестру прооперировали, и она пошла на поправку. Джумаевы ликовали.

Пройдя реабилитацию, Зара поступила-таки в консерваторию. Отучилась в ней. К тому времени и Нурлан окончил школу. Но решил отслужить в армии сначала, а уж потом определяться с профессией. Родные поддержали. Отец сам сначала отдал долг родине, а только после этого поступил в институт. Мама считала, что армия научит сына дисциплине. Сестра видела, что Нурлан разрывается между физикой и лирикой – он был одинаково хорош и в точных науках, и в гуманитарных. И парень пополнил ряды бойцов Советской армии.

Служил он в Чеченской Республике. Было трудно, но Нурлан ни разу не пожалел о том, что пошел в армию. Единственное, что омрачило все, – это то, что он не успел на похороны сестры. О том, что она скончалась, он узнал, будучи дембелем. Ему оставалась неделя до приказа, и раньше этот приказ ему никто подписывать не собирался. Нурлан едва не дезертировал, желая попасть на похороны – хорошо, товарищ не позволил. Надавал тумаков и к койке привязал, пока мозги на место не встанут. «Сестре ты уже ничем не поможешь, а себе жизнь испортишь, – рычал он в ухо Нурлану. – У родителей только ты остался. Кто поддержит их, когда тебя под трибунал отдадут?»

Нурлан вернулся домой, когда со смерти сестры прошла почти неделя. Если бы Джумаевы были христианами, он попал бы на помин девятого дня.

У Зары забарахлило, а вскоре отказало сердце. Операция лишь ненамного продлила ее жизнь. Отец суетился, пытался найти очередного чудо-доктора, но в СССР нужных специалистов не было. Сестре требовалась операция по пересадке сердца, а в те годы на это были способны единицы. В ЮАР, США и Швейцарии Заре могли помочь, но только не на родине. Тогда между Советским Союзом и Западом был железный занавес, выехать – проблема. Отца же не выпускали даже в страны социалистического лагеря. Но он обивал пороги высоких кабинетов в надежде на то, что разрешат выехать жене и дочери. На лечение последней требовались большие деньги, но он готов был занимать, продавать нажитое…