Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский - [21]

Глава II

Не желая быть свидетелем горестных прощаний, и, чтоб рассеять грусть свою, я отправился в храм Аммона. Храм был заперт, но я объявил, что мне нужно видеть Аммона. Жрецы не внимали словам моим.

— Слово и дело! — вскричал я.

Это подействовало; медные врата отперли, я вошел.

— Аммон-ра, скажи мне, пожалуй, какая разница между древним человеком и новым?

— Право не знаю, отвечал Аммон; и что тебе за охота делать такие глупые вопросы, как будто не о чем более гадать!

— Да о чем же гадать?

— Как о чем? спроси: любит ли тебя та, которую ты любить?

— Мне кажется вернее будет, если я спрошу у неё самой.

— Конечно… да… правда!.. ну спроси: где искать тебе счастия?

— Вот прекрасный вопрос! это все равно, что спросить: где искать мне свои мечты!

— Как будто счастие есть мечта?

— Исполнение желаний не мечта, а счастие мечта.

— Который тебе год?

— Если из золотого круга жизни вычесть 4745/75, то узнаешь число лет моих.

— Задача! Не хочешь ли ко мне в жрецы?

— Нельзя мне, я служу у Феба.

— А сколько жалованья в год?

— Без жалованья.

— Вот расчет.

— Служить из славы!

— Вот расчет.

— Служить и век служить из хлеба!

— Однако ж мне время отправиться; прощай Аммон-ра!

— Постои! посмотри, каков мой цирк?

— Славный, богатый, золота не оберешься, истуканам нет счету!

— Взойди на эту лесенку; на полатях есть штучка!

— Э! да это Орган?

— Да Хорган[46]

— Можно пустить?

— Пожалуй, только не пускай роковой трубы.

— Отчего же?

— Я ее иногда надуваю, и то легонько, когда мне нужно посердиться на кого-нибудь; а пустить как должно — беда! ураганом прокатится голос её, потрясутся стены, падут своды.

— Однако же, прощай, Аммон-ра!

— Ну, до свидания — отвечал Аммон-ра, не двигаясь с места.

Не обращая внимания на поклоны жрецов, которые стояли у входа храма, я прокатился шаром по степи, валом по морю, и догнал Александра у села Кринцы Филипповы, на берегу Эгейского моря, против острова Фаза.

Я не считаю за нужное описывать наружность Александра; но кто не читал Европейских писателей, которые говорят, что он был возраста среднего, статен, плотен, силен, румян, белокур, курчав, нос имел орлиный, один глаз черный, другой серый….

И кто не читал восточных писателей, которые говорят, что он были возраста среднего, худощав, имел уши большие, один глаз черный, другой голубой….

Для тех я могу повторить справедливость этих показаний. Александр в Европе действительно был плотен, а в Азии, похудел; однако же нельзя не заметить, что Европейцы слишком изогнули его нос, чтоб сделать орлиным, а Азиатцы чересчур вытянули ему уши, чтоб удобнее вывести его происхождение из Азии.

Александр молодцем ехал перед полками своими; стальной шлем его как зеркало отражал свет дня; сверх перепоясанного кафтана, надета была кольчуг. Все вооружение его состояло в мече; «копье и стрелы, оружие простого воина», говорил он.

На него нельзя было не любоваться; нельзя было не любоваться и на три полка всадников, следовавших за ним и составлявших около 10 тысяч человек. Полк Бессов, из Загорья, весь как будто шерстью оброс, весь в овчине: — издали можно было подумать, что стадо козлов едет на табуне ослов. Полк из Белогорья, перенявший рыцарскую одежду у соседей своих Дарданов, нарядился в деревянные шишаки, украшенные петушьими перьями, и в кожаные латы, с нашивном чешуей из конских копыт; у каждого пика чуть-чуть не, до, неба, а в левой руке щит как бубен. Долгополый Влашский полк, в серых армяках, с высокими стоячими черными мерлушковыми шапками.

Не доставало только Мазурского полка из-под Белых гор; он должен был присоединиться в Криницах.

Прибыв в Кринцы, Александр был уведомлен, что Мазуры взбунтовались и не хотят давать полка. Он не долго рассуждал, что ему предпринять: как туча хлынул ливнем на Мазуров, разгромил их без пощады, и принудил бежать в горы. Станицу их назвал Александрией, населил Македонцами и отправился к Византии.

Но Филиппу не нужна была Византия; ему только хотелось, чтоб корабли его прошли чрез Босфор в Черное море, ему нужно было добраться до Торова острова, который славился богатством Азского города Херрона, куда стекались купцы со всех частей света, менять золото на роскошные меха Севера.

Этот остров иначе не назывался, как Божьим. Херран-ей, Азар-ей, Торр-ей.

«Город Херран лежал на Южном мысе при заливе Годалимен, или Годан, где при устье был храм Тора. Херрон назвался также Актором.

Ниже города был затвор, который называли, Кимволон, потому что там на башне был огромный Кимвал, т. е. колокол, сзывавший народ на печальное поклонение гробу Адона. На оконечности мыса стоял высокий столб с медным изображением овна, лика Торова.

Это был Маяк, — по Азски Фир, по Греческий Фарос, это был знак торгового места, и изобретен Фанами, или Финикиянами. Куда ни приезжали они с товарами, всегда во время дня, выставляли красный флаг, а ночью Фарос, который и прозвали также Фанар, как означавший присутствие Фанов.

За этим островом есть еще море, которое называют Азы Фемарад или Дэмаринда, т. е. (море) пристань Богини; Сирийские народы называют За-Бахр, или Аза-Бахр, что значит также море Азов или Божье; а Пеласги, называли Аза-Вадж или Сив-Важ — вода божья.