Предел прочности - [7]

— Разве это лучше, нежели быть врачом?

— Для меня да. А вы чем занимаетесь?

— Пока ничем. Летом приехала поступать в консерваторию, но не поступила, возникли проблемы с сольфеджио. Буду готовиться на следующий год.

— У вас есть группа поддержки?

— Что это? — не поняла она.

— Люди, которые могут помочь: консерваторская профессура, могучие родители, деньги, наконец.

— Нет, что вы. Но меня дома называли способной и говорили, что мне прямая дорога — в консерваторию.

— М-да, м-гу, — нечленораздельно бормотал я, впервые в жизни сожалея о том, что не имею возможности помочь при поступлении. И даже завидуя тем, кто такую возможность имеет. — Не скучаете по дому?

— Нет, еще не успела. Я с детства мечтала побывать в Петербурге, и вот мечта исполнилась. А где вы мечтаете побывать?

— В Италии, — сказал я.

— Чтобы посетить Венецию?

— Нет, чтобы пожать руку Адриано Челентано. Я его считаю самым талантливым современным актером и музыкантом.

— Да, мне он тоже нравится. Мне кажется, он настоящий мужчина.

— Вот именно! — сказал я. — И как вам Петербург?

— Я сразу влюбилась в ваш город.

— В город или в горожан?

— Нет, в горожан еще не успела.

— И откуда же вы приехали?

— Из Набережных Челнов. А здесь у меня тетя Геля, я у нее живу.

— Не притесняет?

— Что вы! Она так благодарна, что я приехала. У нее трое маленьких детей, живет без мужа. Летом повезла детишек в лесопарк, чтобы покупаться в карьере. Хотела показать им, как надо нырять, чтобы они тоже умели. Разбежалась, нырнула и — головой в дно. Сломала шейный позвонок, теперь лежит.

— Незнакомое место?

— Нет, она там и раньше ныряла, и все было хорошо. А нынешнее лето жаркое, мало дождей. Воды убавилось, и вот такая беда. Две операции сделали, но почти нет надежды. Мы с тетей Зоей помогаем. Я потому и осталась, что такая беда.

Наша беседа меняла направление, становилась тяжеловесной, и я пожалел, что вызвал мою новую знакомую на откровенный разговор. Она права, предпочитая ресторану домашний уют и общение с моей мамой. Но я настроен иначе. Меня что-то подталкивало, несло к развлечению. Да и о чем говорить в присутствии матери? Какие возле нее дела?

— Будем надеяться, что вашу тетю Гелю поставят на ноги, — сказал я. — Современная медицина, в особенности хирургия, добились волшебных результатов. А мы сейчас поднимем чарку за здоровье тети Гели и чтобы она скорее поправилась.

Уле позвонили по сотовому телефону, она достала его из сумочки, стала разговаривать:

— Нет, в троллейбусе. Только что познакомилась с молодым человеком… Нет, приглашает в ресторан. Сказал, что журналист, работает в газете. Ну почему?.. Не знаю, как тебе, а мне кажется, все будет нормально. Ладно, зайду в аптеку… Да, позвоню.

Она отправила телефон обратно в сумочку. Я спросил:

— Вы всегда говорите только правду?

— Почти. По крайней мере, стараюсь. Звонила тетя Зоя.

— Недовольна, что вы со мной?

— В общем, да, но я успокоила.

Мы вышли у парка, пересекли площадь, и вскоре я открывал дверь «Каравеллы».

* * *

В огромном зале оказалось много свободных мест. Пахнет тушеным мясом с луком и кетчупом. Сцена пуста, длинный зал похож на станцию метро, только со столами и стульями.

Сели у стены, недалеко от лестницы наверх, по которой спускалась молодая официантка. Деревянные ступеньки узкой лестницы поскрипывали под ее прочными ногами.

Я воспринимал юную, трогательную Улю как милость Фортуны, которая обычно скупится на подарки для меня. Но кажется, что-то изменилось в настроении самой популярной богини. Она сбросила с глаз повязку, увидела, какой я сдержанный в желаниях человек, и, накренив свой наполненный счастьем и удачами рог, уронила несколько радостей и мне. Приезд мамы, звонок редактора, теперь вот Уля… «Благодарю, богиня, благодарю, строгая», — обращался я к Фортуне, глядя на Улю и чувствуя, что сегодня способен на подвиг. Ради Ули, но, к сожалению, не ради мамы, которая осталась дома и которую я обманул… «Прости, мама, увлекся, надеюсь, мое знакомство с девушкой не такой большой грех. И Алена пусть простит, я тоже, если представится случай, прощу ее…» Нет, сейчас не нужно думать об Алене. Она далеко и приедет только в субботу, когда уже не будет мамы. Приедет, чтобы в воскресенье снова уехать в свой Выборг. И хотя подозревает, что здесь, без нее, я не особенно верен ей, все же мирится с этим, надеясь, что мои увлечения не заведут меня слишком далеко. Изменить что-либо в моем характере ей не по силам, а значит, она согласна принять меня таким, каков я есть.

Уля поставила на колени сумочку и взглянула на меня.

— Уля — звучит красиво… А полное имя Ульяна?

— Нет, Ульфат. Я — татарка.

— Вы мало похожи на татарку, — сказал я.

— Нет, у меня волосы крашеные. А были бы темные, вы бы сразу увидели. Как вы думаете, сколько мне лет?

— Не знаю, может, девятнадцать?

— Да, почти. А моей маме тридцать семь, представляете? Но ей никто столько не дает, все дают меньше. Иногда нас принимают за сестер и в шутку спрашивают, кто из нас старше.

— Не может быть.

— Да, и могу доказать. Вот, взгляните, — достала она из сумочки фотографию и протянула мне.

Я увидел лицо восточной женщины с едва заметными скулами, продолговатыми глазами и небольшим носом над красиво очерченными губами. Почти от переносицы в обе стороны разбегались неширокие брови. Темные густые волосы свободно падали на шею и плечи молодой женщины, открывая изящно выделанные продолговатые сережки.