Предел напряжения - [4]

— Надеюсь, у вас были основания привезти сюда постороннего человека?

Менигстайн, пренебрегая субординацией, ответил, как равный равному:

— Не более тех, о которых я уже упомянул в моем телеразговоре из Неаполя. Это директор Ларкин. Он друг Лаберро, и у него есть кое-какие идеи, которые могут нам пригодиться.

Поистине удивительно, подумал Макс, как возможность взлететь на воздух пробудила в этом молодом человеке чувство независимости. Сильвестро выслушал Менигстайна и молча повел прибывших к выходу.

— Есть что-нибудь новое? — спросил Менигстайн. Генеральный директор «Атомикса» покачал головой.

— Он дал нам неделю. Это было три дня назад. Он хочет — совершенно непонятно зачем, — чтобы мы известили людей о том, что им предстоит взлететь на воздух. Когда мы посылаем к нему кого-нибудь для переговоров, он неизменно упоминает об этом. Конец света предопределен, и люди должны это знать.

— Неделя… — начал Макс.

Сильвестро взглянул на него.

— Ководрин. Он пичкает себя ководрином. В случае нужды он сможет не спать и целый месяц. А мы не смеем его тронуть.

— А если действовать силой? Например, использовать какое-нибудь кибернетическое устройство?

На этот вопрос ответил Менигстайн.

— Вы читали его статью, Макс, — задумчиво сказал он. — Ведь это идея ван Марка, а ван Марк отличался методичностью в разработке своих планов. Вокруг письменного стола Лаберро воздвигнут барьер из фотоэлементов. Достаточно пересечь этот барьер, когда он включен, и взрыв неминуем. А он включен постоянно. Пытаясь приблизиться к Лаберро, мы должны быть предельно осторожны.

— Понятно, — кивнул Макс. Они подошли к лифту. — Я, пожалуй, пройду прямо к нему.

Сильвестро окинул его недоверчивым взглядом.

— Большого вреда от этого не будет, — угрюмо процедил он.

Помещение, где находился главный рубильник, оказалось почти пустым, лишь посредине стоял большой письменный стол, а за ним кресло. Возле самой двери, где не действовал барьер из фотоэлементов, стояло еще одно кресло. Макс с облегчением заметил, что оно широкое и удобное.

В кресле за письменным столом сидел Мэтью Лаберро. Макс пристально вгляделся в него. Друзья по многолетней переписке, они ни разу не встречались и даже не общались друг с другом по видеофону. Макс почему-то считал Мэтью высоким и удивился, увидев перед собой человека ростом много ниже себя, почти карлика. У Мэтью было худое, изрезанное морщинами лицо и мешки под глубоко посаженными глазами. Он смотрел на входившего в комнату Макса.

— Разрешите представиться, Мэтью, — сказал Макс. — Я Макс Ларкин.

Губы Лаберро растянулись в улыбке.

— За последние дни у меня здесь было вдоволь посетителей, — произнес Мэтью. Говорил он тихо, мягко и настороженно. — Философы, служители церкви и прочие джентльмены, которые прямо и откровенно признавались в том, что заинтересованы в дальнейшем существовании нашей планеты. Неплохо они придумали, заполучив вас. Значит, вы Макс? Год падения Ниневии?

— Шестьсот двенадцатый.

— Да, вы Макс. Не могу сказать, что рад встрече. При наших отношениях нам вовсе не требовалось видеться друг с другом. Быть может, вы решили, что нам следует повидаться, до того как мы… все отойдем в лучший мир? Я теряюсь в догадках, Макс.

— Нет, — ответил Макс. — Я всегда действую только из корыстных побуждений, — он помолчал, не сводя глаз с Лаберро. — Я разочарован. Я-то думал, что в одном мы единодушны: непрошеное вмешательство есть безумие.

— В ограниченных размерах — безусловно. Что же касается тотального вмешательства, так сказать, в космическом масштабе, это несколько меняет дело, верно?

— Масштабы, разумеется, не те, — согласился Макс. Он поудобнее уселся в кресло. — И давно вы задумали все это, Мэтью?

— Года три назад, — пожав плечами, ответил Лаберро. — Вскоре после того, как меня сюда перевели, я наткнулся на бумаги ван Марка. Честно говоря, первоначально мои намерения были чисто умозрительного характера. Мне хотелось выяснить, может ли человек в одиночку справиться со всем этим, то есть создать такой запас энергии, который, если ее освободить, в состоянии стереть человеческую жизнь с лица земли, — он улыбнулся. — А раз уж такой фитиль создан, то почему бы его не поджечь?

— Ваши первоначальные побуждения мне понятны, — не спеша отозвался Макс. — Мне и самому трудно было бы отказаться от возможности сыграть подобного рода штуку. Но она не из тех, которые человек здравомыслящий доводит до конца.

— Меня этим не возьмешь, Макс, — сказал Лаберро. — Могучий инстинкт самосохранения есть непременное условие продолжения жизни. Любой моральный кодекс назовет безумцем человека, пожелавшего сделать то, что намерен сделать я. Ответьте мне на один вопрос, Макс. Жизнь, по-вашему, плоская шутка или есть в ней какое-то назначение, какая-то цель? Если жизнь всего лишь шутка, то важен ли ее конец? А если в ней есть назначение, то почему не рассматривать мои действия как часть этого назначения?

— Середины, значит, нет? — спросил Макс. — Вы меня удивляете, Мэтью. А что вы скажете о цели как результате прогресса?

— «Сила жизни» Шови? Аргумент атеиста, оправдывающий его дальнейшее существование Вы меня удивляете, Макс.