Предел Империй - [15]

Происходит сложный процесс: идёт катастрофическое вымывание социально мобильных слоёв населения из сопредельных государств, кроме тех, кто естественным образом несёт в себе ещё некое криптоимперское наследие, как, например, Польша. Есть, как мне кажется, два типа развития социальной структуры общества. Один из бывших премьер-министров Молдавии делился со мной неутешительным наблюдением над социальной структурой молдавского общества. Если, говорил он мне, ещё недавно 60 % детей воспитывались бабушками, потому что все гастарбайтеры уехали и оставили детей в Молдавии, то в последнее время число детей, которых оставили с бабушками, стало резко сокращаться. И это, говорит, с точки зрения интересов семьи хорошо, но по сути своей это катастрофа, потому что родители забирают детей из страны туда, где они поселились, а для такой страны, как Молдавия, повышенная доля нетрудоспособных трудовых ресурсов — это признак деградации. Но это верно для Молдавии, а вот Польша — огромная страна, где из 40 миллионов населения трудовые ресурсы составляют всего 14 миллионов, и это большое общество может позволить себе иметь в социальной структуре населения большое число людей, которые прямо не стоят за станком. Мы, к счастью, тоже большое общество, мы тоже общество большого числа бездельников. Но для сопредельных «простых» государств, где растёт число бабушек, это признак деградации по молдавскому сценарию, а не признак существующей государственной силы, как в случае с Польшей. Для каждого, кто занимается практическими делами с сопредельными государствами, всегда существует такой момент холодного душа. Мы вдруг видим, насколько знающими, образованными, просвещёнными являются те деятели из национальных государств, которые действуют на пересечении интересов, живут на два или три дома, и насколько, напротив, низок уровень тех «интеллектуалов», которые остались жить на местах. От их деревенского, совершенно пещерного уровня просто шибает в нос. Чудовищная провинциализация, чудовищная деградация. Их интеллектуальная активность целиком укладывается в комиксы национального самоопределения, национальных мифов и т. д.

На примере нынешней Сербии я также убедился в том, что признание имперского наследия как качественного, диаметрально не только веку национализма — оно прямо противоположно мейнстриму того, что происходит с их собственными обществами. То есть, грубо говоря, признание имперского качества — это позиция последних римлян, а не аутентической национальной элиты. Когда я, будучи в октябре прошлого года в Белграде, купил партизанскую пилотку, мне мой сербский друг сказал: «Не вздумай надеть в городе, башку расшибут!» Для них партизанская пилотка — это уже зло. Так там всё изменилось. 85 % национальной интеллигенции — это идейные наследники тех, кто воевал против Тито. А мы к ним всё ещё лезем в своей дурацкой косоворотке! Как раз был туда визит Медведева, и власти обклеили Белград притворными плакатами о праздновании 65-летия освобождения города. Наверное, кого-то из наших дипломатических работников эта расклейка утешала, но мы-то знаем, что абсолютное большинство признаёт нелегитимность титовского освобождения, воевало против него. А мы всё из себя делаем непонимающую сторону. Имперское признание противостоит мейнстриму национального и государственного развития.

Тот же вышеупомянутый сербский исследователь с возмущением мне показал свежевышедшую рекламную книгу о Словении, где, в частности, прописано, что было хорошо в словенской национальной истории в 1940–1945 годы. Мы видим там ту же псевдоармянскую психологию: «75 тысяч наших словенцев, призванных в фашистскую армию, гитлеровцы высоко ценили». И в качестве легитимных, признаваемых государственной пропагандой там приведена полная гамма гитлеровских наград специально для словенцев. Это свершившийся факт. Самое интересное, что, когда я поделился этими сведениями с деятелем русской общины в Словении, он был удивлен и возмущен, потому что «их не предупредили о том, что ветер переменился». Они, очевидно, так и живут в этом обществе, играют на своих балалайках и не ставят перед собой настоящих задач.

Наше отношение к империи остаётся преобладающе балалаечным. Оно не соединяется с реальностью нашей естественной монополии на трудовые ресурсы, на рынок труда, ради чего они все неизбежно будут всасываться сюда. Оно не учитывает и не исследует то, что в сопредельных государствах даже те, кто говорит нам приятные слова о значении империи, не представляют консенсуса. По самым свежим качественным оценкам, борьба российских властей против Лукашенко удвоила позиции белорусских националистов, так называемых «литвинов»: если до этого они пользовались максимально уверенной поддержкой 15 %, то сейчас они легко могут рассчитывать на 30. Нам некому продать товар этой империи. У нас нет легитимного собеседника. И мы сами с собой, не давая адекватного, жёсткого, неприятного ответа на русский этнический национализм, здесь, в стеклянном доме, где мы живем, но бросаемся камнями, — мы делаем себя самих маргиналами, негодными собеседниками для этой имперской темы.