Предел безнаказанности - [4]

Обычно, чтобы поменьше возиться с только что выловленными щуками, Гриня оглушал их, ударяя по голове чем-нибудь тяжелым. Вот и тогда он подобрал увесистую палку и уже размахнулся, чтобы убить рыбу, как вдруг увидел, словно наяву, окровавленный затылок бабы Мани и размозженную голову Сашки Будимова. вспомнил он, что встречал покойных за несколько часов до их гибели. Что как раз в те дни он ходил рыбачить, вылавливал щук и, не раздумывая, убивал их. Точно наносил несколько ударов палкой, в кровь разбивая головы подводных хищниц и равнодушно наблюдал за последними судорогами своих жертв. Еще он вспомнил страшную рану в спине женщины и застреленную ее мужем гигантскую щуку – «маманьку», растерянное лицо арестованного милицией Либохи и свои сомнения в его виновности.

Гриня сопоставил смерти рыб и людей и ужаснулся мелькнувшей догадке: три щуки были добыты им и Либохой с начала нереста, и три жителя Раево безвременно ушли из жизни. Случайно ли такое совпадение? Возможно ли, убив рыбу, умертвить и человека? Если да, то не исключено, что опусти он сейчас палку на щучью голову, и кто-то, если не он сам, скорчится от боли, а может, умрет.

Но нет же, это абсурд! Ни о чем таком он и слыхом не слыхивал. Правда, совсем недавно, глядя на огромную Либохину щуку, он думал примерно так же, что, мол, быть такого не может. Неужели с той «маманьки» и началось возмездие щучьего племени людям? Но кто поверит в такую нелепицу!

Тем не менее, Гриня щуку убивать не стал. Завернул ее в тряпичный мешочек и, от греха подальше, убрал в рюкзак. Если бы знал он тогда, что предположения его действительно были верны…

Андрюха умер примерно через час. Почувствовал недомогание и, ругая себя за то, что, проснувшись, не опохмелился, а Гриню – что не догадался прихватить на рыбалку бутылочку, пошел домой подлечиться. Любаша потом рассказывала, как брат, задыхаясь, словно после быстрого бега, ввалился на кухню и, усевшись за стол, потребовал срочно налить ему стакан самогонки. Она подал ему закупоренную бутылку, обозвала алкашом и ушла во двор хлопотать по хозяйству. Вернувшись на кухню, увидела мертвого Андрюху, лежащего под столом с прижатыми к горлу руками. Опохмелиться он так и не успел.

Потрясенный Гриня больше не сомневался в прямой связи между гибелью щуки и человека.

«Это я убил Андрюху, – вновь и вновь повторял он про себя, не переставая, слушая подаренную родственником пластинку с записью известной рок-группы. – Он задохнулся, и, значит, умер той же смертью, что и щука, пойманная мной. Отпусти я проклятую рыбину, и Андрюха остался бы жив, пил бы сейчас ос мной самогоночку, рассказывал анекдоты. Получается, что и Сашка Будимов, и баба Маня не живут больше потому, что были последними, с кем я общался до того, как ловил и убивал щук. Но ведь я никогда не желал смерти людям, будь оно все проклято!»

Ни за что не согласился бы Гриня вновь пережить тот траурный май – столько выстрадал он тогда из-за своего открытия. Деревенское озеро, такое любимое раньше, стало для него теперь запретным. За все лето Гриня ни разу в нем не искупался. Да и выходить на берег озера старался как можно реже, а о том, чтобы половить рыбку, даже думать не смел.

Однако все лето и осень он помнил о существовании других рыбаков, которые могли появиться здесь без его ведома. Поэтому, когда в конце ноября на только-только заледеневшей поверхности озера Гриня увидел какого-то мужика с пешней в руках, он наспех оделся и выскочил на улицу, чтобы разобраться с непрошенным гостем.

Но какое он имел право прогонять с принадлежавшего всей деревне озера давнишнего своего приятеля – Женьку Симагина, который успел уже надолбить с десяток лунок и расставить жерлицы и который встретил его с распростертыми объятиями, сразу предложив выпить по маленькой за успех первой рыбалки в сезоне. К тому же знал Гриня, что Симагин ни за что его не послушается, какие бы доводы он ни проводил, прося уйти с озера. Лезть же в драку с этим бугаем, обрекая себя на неизбежное избиение, не имело смысла.

Он был вынужден выпить, меньше всего желая Симагину успеха. Когда, закусив всего лишь черным хлебом и крохотным кусочком сала, они выпили еще и еще, у слегка захмелевшего Грини появилась надежда, что теперь приятелю станет не до рыбалки. Но тот отложил недопитую бутылку и, очень быстро наловив на мормышку мелких окуньков, оснастил ими жерлицы.

Гриня запаниковал. Понимая, что в любую секунду бойкого живца может заглотить щука, которая незамедлительно будет поймана, он не смог придумать ничего лучшего, как предложить усугубить оставшуюся водку и, дав Симагину денег, попросить его сбегать еще за одной бутылкой. Только во время отсутствия хозяина жерлиц можно было посрывать живцов с тройников или придавить их посильнее, чтобы подохли и не привлекали щуку. Не догадывающийся о таком подвохе Симагин вряд ли стал бы проверять жерлицы до окончания рыбалки, что Грине и было нужно.

За бутылкой Симагин отправился с ленцой, как бы делая одолжение надоедливому Грине, который доказал, что мог бы и сам сбегать к самогонщику Юре, да поругался с ним накануне и не желает его больше видеть. Останься рыбак на озере, глядишь, и сохранил бы себе жизнь.