Предчувствие: «шестой волны» - [32]

Заглянул в кухню, обошёл комнаты — Агаты не было.

Теодор бросился к телефону. Выслушав серию тоскливых гудков в квартире домработницы, собрался с духом и позвонил её племяннику — развязному молодому человеку, который однажды в случайно подслушанном разговоре назвал Теодора «наш шарик». Племянник ничего не знал; в его голосе сквозило весёлое недоумение. Теодор с досадой повесил трубку. Необъяснимо и возмутительно, но Агата исчезла — без предупреждения, без предварительной договорённости… Мелькнула мысль, что надо обзвонить больницы, — и пропала, задавленная наконец проснувшимся голодом.

До ближайшего кафе всего полквартала, но, представив, каково будет натягивать на стёртые до крови ноги ботинки, Теодор застонал. Волдыри и свинцовая усталость — достаточные причины; признаваться себе в том, что выйти на улицу попросту страшно, Теодор не собирался. Он даже немного радовался, что Агаты нет: необходимость готовить ужин отвлекала от переживаний.

На кухне нашёлся свежий хлеб и кусок варёного мяса. Соорудив гигантский бутерброд, Теодор щедро намазал его горчицей, налил в большую кружку крепчайшего чаю с лимоном и машинально потянулся за «Всемирной историей чудес». Спохватившись, посмотрел на книгу с мрачным подозрением. Чудес на его долю сегодня выпало более чем достаточно. Но потёртый бордовый переплёт выглядел так уютно, и золотые буквы на обложке подмигивали так заманчиво, обещая привычное, спокойное удовольствие. «Подобное подобным», — пробормотал Теодор. В пустой квартире голос звучал странно, и он, смутившись, поспешно откусил от бутерброда.

«Всемирная история» сама собой раскрылась на статье об Элиасе Шангале, и Теодор удивлённо заметил, что на страницах нет ни пометок, ни жирных пятен от супа, — как будто он, годами перечитывая книгу, избегал этой главы. Пожав плечами, Теодор с головой погрузился в восхитительно обстоятельные попытки Гиббсона и Кара раскрыть секреты гениального чревовещателя. Описания номеров, история карьеры — от ученичества до собственной труппы. Дрессированные животные, создающие полное впечатление говорящих… Аншлаги, гастроли, и вершина — личный цирк. Постаревший, но всё ещё бодрый Элиас берёт на себя роль шпрехшталмейстера: номера объявляет то слон, то собака. И катастрофический закат — всего пара сухих строчек:

«Из-за конфликта с властями был вынужден покинуть город под предлогом мировых гастролей. Спустя год судно, на котором Элиас Шангале и его труппа пересекали Атлантику, попало в шторм. Гениальный чревовещатель пропал без вести». Теодор нахмурился и захлопнул книгу.

Алиса тогда от корки до корки прочитывала газеты — история задела её за живое. Гигантский шатёр, окружённый россыпью подсобных построек, стоял там, где буквально через месяц после закрытия цирка принялись строить Морской Вокзал. Земля требовалась под новое здание, Элиас переезжать отказался. «Как они не понимают, — всплёскивала руками Алиса, — он же гений!» Теодор посмеивался над её горячностью. На цирк обрушились проверки, Шангале обвинили в уклонении от налогов, Морской Банк, напуганный перспективой закрытия цирка, потребовал срочного возврата старого кредита.

Поклонники Элиаса сбились в комитет защиты цирка, и Алиса стала его секретарём. Тогда она и познакомилась с Просперо. Теодор видел его лишь мельком, дрессировщик показался ему грубым и самодовольным типом. Его неожиданная дружба с Алисой представлялась Теодору немного странной, но несущественной. Если бы он знал…

Алиса писала во все газеты, собирала подписи под петицией мэру. Пыталась подсунуть бумагу Теодору, но он ответил: «Что изменится от одной подписи? Малышка, я вот-вот жду повышения, а шеф и так рвёт и мечет от этой возни. Ты же не хочешь мыкаться по съёмным квартирам, когда мы поженимся?» А потом Шангале объявил, что цирк уезжает в гастрольное турне по всему миру, и Алиса поднялась на борт «Великолепного» рука об руку с Просперо.

В комнате сгущались сумерки, но Теодор, погружённый в воспоминания, не спешил включать лампу. «Алиса, Алиса», — пробормотал он, но перед мысленным взором появилась не скромная девушка в элегантном платье, а гибкая циркачка в трико.

Теодор дёрнулся, как ужаленный. Строчки афиши, предсказание гадалки… Зажмурившись, Теодор помотал головой и отхлебнул из остывшей кружки. Мечтал выступить хотя бы на любительском представлении, и вдруг получает ангажемент у самого Элиаса Шангале! Это преступники, напомнил он себе. Старуха морочила ему голову, чтобы дать уйти убийцам. Теодор вдруг обнаружил, что стрижёт и без того короткие ногти, чтобы сделать руки чувствительнее, — приём, вычитанный в главе о Гудини.

Отшвырнув ножницы, он заходил по комнате. Порывшись в шкафу, извлёк старый потрёпанный цилиндр в потёках желтка — как-то Теодор попытался повторить знаменитый фокус с сырыми яйцами, а потом засунул шляпу подальше, надеясь, что мерзкие яичные разводы станут не так заметны, когда засохнут. Следом на столе оказался остальной реквизит — мешочек с крючком, чтобы привешивать его под рукав, зеркальца, плотный чёрный платок…

Теодор сделал круг перед воображаемыми зрителями, показывая, что внутри цилиндра пусто. Взмахнул рукой и принялся вытаскивать целые каскады разноцветных шёлковых платков. «Браво!» — крикнул чей-то бас в голове, щекам стало горячо, и Теодор раскланялся, растерянно улыбаясь. Среди его реквизита таких платков никогда не было. С неприятной тяжестью под ложечкой он затолкал платки обратно и хлопнул шляпой о стол. Перевернул — платки исчезли. Теодор отодвинул цилиндр и застыл, нервно потирая грудь. Потом, усмехнувшись, сходил на кухню и вернулся с ложкой. Встал лицом к невидимой публике и принялся выделывать пассы. Он немного отвлёкся, вспоминая порядок действий, и вздрогнул, почувствовав между пальцами холодящую пустоту. Ложка исчезла. На лбу Теодора выступил пот.