Предательский кинжал - [90]

— В таком случае, — сказал Стивен, — нельзя ожидать, что вы заинтересуетесь заключением Блиса.

— Конечно, нет, — ответила Мод. — Мне не нужно большого состояния, и я не хочу быть обязанной жить в этом доме. Я немедленно закажу копию "Жизни императрицы Австрии". Когда я прочитаю ее, я сдам ее в библиотеку вместо этой.

Джозеф, который в этот момент сходил вниз по лестнице, услышал ее и поднял руки.

— Дорогая, когда наконец мы перестанем слышать об этой книге? Мне казалось, мы решили забыть о ней!

— Может быть, ты и решил забыть о ней, Джозеф, но это не твоя книга. Меня она очень интересует, и я хочу знать, чем она заканчивается.

— Хорошо, дорогая, ты узнаешь, — обещал Джозеф. — Не бойся, когда закончатся все эти неприятности, я достану тебе копию!

— Спасибо, Джозеф, я сама достану, не дожидаясь, пока что-нибудь кончится, — сказала Мод, уходя прочь.

Инспектор снова взялся за шляпу. Джозеф воскликнул:

— А, инспектор! Уходите? Мне не следует спрашивать, что вы уже обнаружили? Знаю, вы не будете держать нас в неведении дольше, чем это будет необходимо.

— Конечно, нет, сэр. Между прочим, я, наверное, должен поздравить вас, сэр.

Джозеф нахмурился.

— Пожалуйста, не надо, инспектор! Я совсем не хотел того, что случилось. Но все еще может устроиться.

— Надеюсь, сэр. Сожалею о книге миссис Хериард, боюсь, она считает, что я должен привлечь к суду того, кто это сделал.

Джозеф устало улыбнулся.

— Думаю, мы все уже достаточно слышали об этой книге, — сказал он. — К сожалению, у моей жены есть привычка, которую молодежь находит довольно утомительной: она любит пересказывать выборочные отрывки из того, что она прочитала. Так что, чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше. Она скоро забудет о книге.

— В последний раз повторяю, — с угрозой сказал Стивен, — я — не трогал — эту — книгу!

— Хорошо, старина, оставим это, — сказал Джозеф успокаивающим тоном.

После этого инспектор, сопровождаемый сержантом Вером, покинул дом. На обратном пути в город он был необычно молчалив, и сержант, украдкой бросив на него взгляд, увидел, что тот хмурится. На всем протяжении завтрака в "Голубой собаке", состоявшего из холодной индейки и ветчины, Хемингей продолжал хмуриться до тех пор, пока сержант не осмелился спросить его, что он думает о сегодняшнем утре.

— У меня появились очень странные мысли, — ответил Хемингей, ковыряя прекрасный стилтонский сыр. — Очень странные. Не удивлюсь, если у меня скоро появятся галлюцинации.

— А я думал о том, что вы мне как-то сказали, — медленно проговорил сержант.

— Если бы ты больше думал о моих словах, ты бы уже стал инспектором, — ответил Хемингей. — Так что я сказал?

— Вы как-то сказали мне, что вы любите, когда дело стопорится и становится почти безнадежным, потому что это значит, что-то должно произойти.

— Не скажу, что это неправда, потому что очень часто так оно и бывает, но тебе не стоит запоминать подобные замечания, от этого не будет никакой пользы, — строго сказал Хемингей.

— Так вот, сэр, это дело уже достаточно застопорилось?

— Да, — сказал Хемингей, — пожалуй.

— Вы что-то нашли?

— У меня сильное ощущение, что для кого-то этим утром все случается раньше времени, — сказал Хемингей. — Не спрашивай, откуда у меня это предчувствие, это то, что называют flair.[11] Поэтому меня и сделали инспектором.

Сержант вздохнул и терпеливо ждал.

— Пока я сегодня шатался по дому, более походя на бойскаута, чем на полицейского, я хорошенько, не торопясь, обдумал это дело. — Хемингей подцепил ножом ломтик сыра и поднес его ко рту. — И рассматривая то одно обстоятельство, то другое, увязывая их вместе и руководствуясь flair и знанием психологии, я пришел к выводу, что меня водили за нос. Ну, а этого я очень не люблю. Более того, это и в штабе не понравится. — Он отправил сыр в рот и стал жевать.

— Кто водит вас за нос? — спросил сержант, заинтересованный, но смущенный.

Хемингей запил сыр пивом.

— Добрый старый дядя Джозеф, — ответил он.

Сержант нахмурился.

— Пытается сбить вас со следа молодого Хериарда? Но…

— Нет, — сказал Хемингей. — Пытается сбить меня со своего собственного следа.

— Но, Боже мой, шеф, вы же не думаете, что это сделал он? — задохнулся сержант.

Хемингей с жалостью рассматривал его.

— Ничего не поделаешь, если у тебя нет flair, ведь это французское слово, ты не понимаешь его, — сказал он, — но ты же в состоянии понимать простую арифметику.

— В состоянии, — возразил уязвленный сержант. — Прошу прощения, сэр, но я, как и все, могу сложить два плюс два и сказать, что это равняется четырем. Но пять я получить не могу. Может быть, французы и могут.

— Нет, — невозмутимо сказал Хемингей. — Это озарение, парень. У тебя его нет.

— Нет, но я знаю, что это такое, — непочтительно ответил сержант. — Это когда что-то мерещится, вы только что предупредили меня.

— Когда-нибудь я разозлюсь на тебя, — сказал Хемингей. — Тебя, вполне вероятно, понизят в чине.

— Но, шеф, он просто не мог это сделать! — заметил сержант.

— Ну если в этом дело, никто из них этого не мог.

— Я знаю, но он единственный, у кого есть алиби с того момента, когда Хериард пошел к себе, и до того, когда его нашли мертвым!