Предательский кинжал - [6]

— Он должен сделать это для меня! — воскликнула Паула, нетерпеливо отбрасывая волосы со лба. — Речь идет об искусстве, Матильда! О! Когда ты ее прочитаешь!..

— Искусство плюс роль для Паулы? — пробормотала Матильда. Но уязвить Паулу было не так-то просто.

— Да. Роль. И какая роль! Она просто написана для меня. Он говорит, это я вдохновила его.

— Воскресный просмотр, аудитория сплошь из интеллектуалов. Уж я-то знаю!

— Дядя должен меня выслушать! Я должна сыграть эту роль! Должна, ты слышишь меня, Матильда?

— Да, милая, ты должна сыграть ее. Однако ужин через двадцать минут.

— Мне хватит и десяти, чтобы переодеться! — нетерпеливо сказала Паула.

"Это правда", — подумала Матильда. Паула никогда не уделяла большого внимания одежде. Она не была ни нелепой, ни очаровательной; она как бы выступала из платья, никто никогда не замечал, что на ней надето. Одежда просто не имела значения, она только прикрывала худое тело Паулы, и над ней царила сама Паула.

— Я просто ненавижу тебя, Паула. Боже, как я ненавижу тебя! — сказала Матильда, сознавая, что ее помнили только благодаря изощренным туалетам, которые она носила. — Убирайся! Мне не так везет, как тебе.

Взгляд Паулы остановился на ее лице.

— Дорогая, твои платья — само совершенство!

— Знаю. Куда ты дела своего драматурга?

— Не имею ни малейшего представления. К чему эта нелепая суета! Как будто в доме нет места… Старри сказал — он проследит.

— Ну, если только твой драматург не носит свободные блузоны и волосы до плеч, то…

— Какое это имеет значение?

— Это будет иметь большое значение для дяди Ната, — пророчески заметила Матильда.

Так оно и вышло. Натаниель, без предупреждения представленный Виллогби Ройдону, посмотрел на него, потом на Паулу и не смог заставить себя пробормотать даже обычные слова приветствия. Залатывать брешь пришлось Джозефу. Он, чувствуя гнев Натаниеля, заполнил паузу собственной бьющей через край доброжелательностью.

Положение спас Старри, объявивший обед. Они прошли в столовую. Виллогби Ройдон сел между Матильдой и Мод. Он посмотрел на Мод с презрением, но Матильда ему понравилась, и он принялся рассказывать ей о тенденциях развития современной драмы. Она послушно сносила это, сознавая, что ее долг — вызвать огонь на себя.

Виллогби Ройдон был болезненного вида молодой человек с неопределенными чертами лица и слишком напористой манерой поведения. Рассеянно слушая его слова, Матильда представляла его в равнодушной среде мелких лавочников. Она была убеждена, что у него небогатые родители, которые смотрят на умного сына со страхом или с насмешкой, не понимая его таланта. Он был беспокоен и агрессивен просто потому, что не был уверен в себе. Матильда сочувствовала ему и постаралась придать лицу выражение заинтересованности.

Паула, сидевшая рядом с Натаниелем, забыв об обеде и раздражая его взмахами тонких, нервных рук, увлеченно рассказывала о пьесе Ройдона. Она требовала внимания, а Натаниель не хотел слушать, ему было неинтересно. Валерия, которая сидела справа от него, откровенно скучала. Сначала она пыталась изобразить повышенный интерес к словам Паулы.

— Дорогая моя, как восхитительно! Расскажи мне о твоей роли! Как мне хочется увидеть тебя в ней!

Но Паулу это не тронуло, она отмахнулась от нее с безразличным высокомерием, неожиданно став похожей на Стивена. Валерия вздохнула, поправила аккуратные локоны. Она презирала Паулу за небрежно зачесанные назад волосы и платье, которое совсем не шло ей.

Для Валерии вечер был неудачным. Она хотела приехать в Лексхэм. По существу, именно она, зная, что Натаниель не любит ее, настояла, чтобы Стивен взял ее с собой. Она не сомневалась в своей способности покорить его, но даже платье от Шанеля не вызвало в глазах Натаниеля того восхищения, которое она привыкла встречать у мужчин. Джозеф, оценив ее вид, подмигнул ей. Приятно, но что толку, ведь у Джозефа нет денег.

Ее заинтересовало прибытие еще одного мужчины, но тот, казалось, был поглощен разговором с Матильдой. Валерия недоумевала: что мужчины находили в Матильде, и обиженно посмотрела на нее через стол. В этот момент Ройдон поднял глаза, их взгляды встретились. Казалось, он в первый раз увидел ее и был потрясен. Он остановился на половине фразы, покраснел и поспешил возобновить разговор. Валерия повеселела. Драматурги! С ними не угадаешь: в одну ночь они становятся знаменитыми, получают уйму денег, начинают появляться с известными людьми.

Джозеф, которого Натаниель заподозрил в попустительстве приезду Виллогби, сказал, что он снова почувствовал запах древесных опилок. Такой оборот заставил Ройдона предположить, что Джозеф выступал в цирке, но тот решительно развеял эту иллюзию.

— Помню, однажды в Дурбане, когда я играл Гамлета… — начал он.

— Что вы, Джозеф! Вы никогда в жизни не играли Гамлета! — вмешалась Матильда. — Это не ваш типаж.

— А, во времена молодости! — сказал Джозеф.

Но Ройдона не интересовал Гамлет Джозефа. Он отмел Шекспира, своим творчеством он обязан Стриндбергу.[3] Комедии Пинеро, в которых играл Джозеф, он отверг уничтожающим: "Это старье!".

Джозеф огорчился. Он хотел рассказать прелестный небольшой анекдот того времени, когда он играл Бенедикта в Сиднее, но, кажется, Ройдон его не оценит. "Тщеславный молодой человек", — подумал Джозеф, без удовольствия поглощая острую закуску.