Предатели - [19]

Он даже не выглядит здоровым и крепким.

Скорее жилистым, выточенным словно из кости.

Но когда Рэйн в одно движение переворачивается, подминая меня под себя и молниеносно фиксируя мои руки на подушках, я понимаю, что ни за что не вырвусь. И что даже если заору и в комнату ворвутся охранники Островского, они оторвут от меня мальчишку только если вырубят его парой тяжелых ударов.

— Ну как, страшилка. — Рыжий Дьявол наклоняется к моему лицу, тянет носом запах под ухом. — Уверена, что хочешь, чтобы я тебя отпустил, или, может, займемся чем-нибудь более интересным?

— Больной, — отворачиваюсь от него, но понимаю, что только ухудшаю ситуацию, потому что теперь он дышит мне в шею.

Кончики волос щекочут кожу, хоть по ощущениям это больше похоже на резку ножом.

Вздрагиваю от каждого касания.

— Ты всегда можешь закричать, страшилка. — Рэйн нарочно говорит это, проверят, на что я готова. Не трудно догадаться, даже если бы он старался спрятать замыслы. А он их наоборот выпячивает. — Позвать охрану. Сюда прибегут дуболомы Урфина Джуса и, скорее всего, вышибут мне мозги. А ты станешь героиней. Наверное. Но ненадолго.

Он прижимается губами к моей шее.

Это ужасно.

Гадко, мерзко, совершенно ненормально.

Но тело отключается от мозга и начинает работать автономно.

Выгибается навстречу, как будто только этого и ждало.

Пальцы на ногах поднимаются от острого болезненного удовольствия.

Голова запрокидывается назад, шея бесстыже тянется к этим губам.

— Страшилка, — Рэйн прикусывает шейную артерию, превращая мое зрение в какой-то сломанный калейдоскоп, — а ты горячая цыпочка, да?

Мозг, заключенный в клетке больше неподконтрольного ему тела, отчаянно вопит, что я должна прекратить все это. Остановиться, пока рыжему психу не пришло в голову пойти дальше. Я пытаюсь хоть что-то сделать, чтобы сбросить наваждение, но со стороны наверняка выгляжу убого и смешно.

Нужно сделать всего одно усилие.

И на мгновение мне даже удается взбрыкнуть, но вместо того, чтобы одуматься, Рэйн как будто еще сильнее входит в азарт.

Раздвигает коленом мои ноги.

И даже почти довольно щурится, когда пытаюсь колотить его пятками.

Не хочу думать о том, что он лежит на мне совершенно голый.

Лежит между моими ногами.

Что упирается в меня…

Стук в дверь случается резко и болезненно, словно выстрел в висок.

— Анфиса Алексеевна, — слышу голос управляющей. — Марат Игоревич не может до вас дозвониться.

Глава 14: Рэйн

За считанные секунды страшилка спихивает меня с кровати, куда я валяюсь, за компанию прихватив одно из одеял.

Папаша любит спать в роскоши, как сраный падишах.

Дверь открывается. Я валяюсь на одеяле на спине по другую сторону кровати.

Закладываю руку за голову.

И почему-то вспоминаю сказанную каким-то комиком фразу: «А счастье было так возможно… И так возможно, и вот так…»

В теории, если эта корова с кирпичом вместо лица не будет подходить слишком близко, она меня не увидит.

Но вполне может заметить, что ее «хозяйка» слишком раскраснелась и вообще не очень похожа на тоскующую по мужу молодую жену.

У Паучихи нюх на такие вещи.

Я точно знаю.

Ведь именно она — глаза и уши, и даже гребаный нос Островского. Не вышколенная охрана, не дуболомы, который наебать — раз плюнуть. Агата — вот кто самый главный цепной пес этого самодержавия. Она высматривает, выслушивает, вынюхивает — не удивлюсь, если даже оставленные в стирке трусики Страшилки — и вливает все это в уши своего Бога.

Поэтому у нее здесь карт-бланш на то, чтобы творить всякую хуйню.

Например, как сейчас, входить в комнату без разрешения.

Владеть ключами от каждой двери.

Самой принимать все покупки и отвечать на звонки.

Она может творить все, что угодно.

И Страшилка наверняка о чем-то таком уже догадывается, потому что когда открывает рот, ее голос звучит спокойно и взвешенно. Как бы удержаться и не ударить громом аплодисментов этой блестящей актерской игре!

— Я задремала, Агата. — Возится, наверняка изображая удивления по поводу пролитого на поднос чая. — Был тяжелый день в больнице.

В больнице?

Напрягаю слух.

— Я оставила телефон в сумке.

— Перезвоните Марату Игоревичу, — уже не особо шифруя приказной тон, заявляет Паучиха. — Пока он не рассердился окончательно.

«Какие все страшные и нервные». — про себя вставлять пять копеек.

Но все же: зачем ты шаришься по больницам, Страшилка?

Я обязательно это сделаю, Агата, — говорит «мамочка».

И мне не на шутку интересно, что сейчас будет, потому что у этой малахольной, кажется, только что прорезался голос и дух сопротивления, или я ничего не смыслю в людях. А это не так. Жизнь научила читать этих двуногих как открытые книги: по взгляду, по тому, как дергается кадык, как меняется тембр голоса.

Чтобы выжить.

Извечная дилемма всея мое существование: с самого рождения я только то и делаю, что приближаюсь к концу семимильными шагами, но чего-то все время барахтаюсь, работаю лапами как жаба в банке с молоком. Жду, может, что вот-вот получатся сливки.

— У меня указания проследить, чтобы вы перезвонили, — гнет свое Паучиха.

— Стоя надо мной с плеткой? — с выразительной иронией переспрашивает Страшилка.

Жаль, что вылезть голым из своего убежища будет слишком даже для меня, а то бы встал в полный рост и поаплодировал.