Предатели - [16]

Я складываю руки на коленях, как прилежная ученица, которую впервые в жизни отчитывают за контрольную с грубейшими ошибками. А она знать не знает, почему так произошло, потому что писала как обычно.

— Боюсь, что при таком диагнозе… — Доктору словно страшно произносить его вслух, поэтому он встает, подходит ко мне и, глядя сверху вниз, говорит: — Я рекомендую вам и вашему мужу процедуру ЭКО. Конечно, есть несколько способов улучшить ситуацию хирургическим вмешательством, но, опираясь на свой личный опыт, могу сказать, что максимум, на что мы можем рассчитывать — пять, может быть, десять процентов к вашим почти нулевым шансам забеременеть самостоятельно. И при этом подобные операции требует подготовки и длительного периода восстановления. То есть, в случае хирургического вмешательства, я буду настаивать на минимум полугоде отсрочки беременности. А лучше бы воздержаться от попыток завести малышка в течение года.

Моя горькая улыбка вызывает у него такую же реакцию.

— Доктор, Марат Островский привез меня сюда, потому что считает ненормальным, что спустя три недели его «активных стараний», я до сих пор не забеременела. Думаете, он откажется от этого ребенка на полгода? На год?

Мотаю головой, представляя, в каком бешенстве будет Островский.

— Тогда вам нужно поговорить с супругом, Анфиса, и убедить его согласится на процедуру ЭКО. Многие семейные пары проходят через это и… — Он запинается. — Иногда у них все получается с первого раза.

Представляю лицо Островского, когда скажу, что ему придется ездить в больницу, проходить кучу процедур и сливать сперму в баночку для забора. И все это только потому, что его жена появилась на свет с врожденным дефектом — неспособностью сделать то единственное, ради чего он вообще на ней женился.

Интересно, каким образом он будет вымещать злость?

Поднимаюсь, благодарю доктора за все и обещаю «найти для мужа подходящие слова».

Мы оба понимаем, что в этой ситуации никакие слова не будут подходящими кроме, разве что, «Марат, я беременна».

На улице жуткий мороз, но я говорю водителю, что после визита к врачу мне нужно немного погулять. Он не оставит меня одну, как и любой натасканный цепной пес. Будет просто держаться на расстоянии, наблюдая.

Я знаю, что мои телефонные разговоры прослушиваются.

Поэтому захожу в ближайший кафетерий, становлюсь в очередь за кофе и, когда нахожу в толпе подходящего вида девушку, поворачиваюсь к ней, вкладываю в руку пятитысячную купюру и прошу одолжить мне телефон. Она пожимает плечами и без проблем вкладывает мне в ладонь свой айфон с разбитым экраном.

Я набираю мать и в двух словах пересказываю ей «приятные новости».

Ее несомненное достоинство в том, что она никогда не паникует, даже когда случается что-то абсолютно не входящее в ее планы. Побег Светы заставил ее лишь сморщить нос и сказать: «Что ж, теперь я знаю, для чего мне вторая дочь».

— Островский знает? — без предисловий, спрашивает мать.

— Нет, я сразу позвонила тебе.

«Ты ведь архитектор всего этого, и с тебя Марат тоже спросит».

— Доктор — что он за человек?

— Разумный, — уже понимаю, куда она клонит. — Достаточно острожный, чтобы не лепить из Марата дурака.

— Нет такой осторожности, которую нельзя было бы купить.

— Мам, он не будет покрывать меня хотя бы потому, что его нанял и ему платит Марат.

— Значит, — я слышу ее пожимание плечами, — тебе придется найти способ заставить его держать рот на замке до тех пор, пока я что-нибудь не придумаю. Я знаю, что у матери всегда и на все есть план.

Она не теряет голову, сохраняет хладнокровие и как будто никогда ничего не боится. Видимо, это у нее в крови: каким-то необъяснимым образом всегда и во всем чувствовать свою правоту и безнаказанность. И пока моя голова забита картинками того, что со мной сделает Островский, когда узнает, как в пустую потратил деньги, где-то там, у себя в спальне и за закрытой дверью, моя мать уже наверняка выстраивает новый план действий.

И все мы в нем, даже в какой-то мере и Островский тоже — просто пешки.

Хоть моему мужу это наверняка бы не понравилось.

Я верчу телефон в руке, его хозяйка громко и выразительно жует жвачку. Смотрит на меня с немым вопросом.

Поверить не могу, что все это происходит со мной, потому что больше смахивает на сюжет какого-то шпионского фильма. Но раз у меня во всей этой вакханалии главная роль…

Достаю из сумки еще несколько крупных купюр.

Сумма гораздо больше, чем может стоить это старье с разбитым экраном, но мне все равно.

— Продашь? — Складываю купюры вдвое и протягиваю их девушке.

Она берет, пересчитывает, кивает и сует деньги в карман.

— Не хочешь забрать симкарту? — на всякий случай интересуюсь я.

— Тебе она нужнее, кажись. Не бойся, друзьям скажу, что посеяла номер, названивать не будут. И это… удачи, подруга.

Не знаю, что она обо мне подумала, но вряд ли так уж сильно ошиблась.

Я выхожу из кофейни со стаканчиком кофе и большим пончиком в шоколадной глазури. Киваю водителю, жестами даю понять, что собираюсь погулять еще немного, и иду дальше, вниз по улице, до парка, в котором мы когда-то фотографировались всем классом накануне выпускного. Тогда мне казалось, что я закончу школу, поступлю в университет, мне исполнится восемнадцать и я, наконец, смогу сбежать из дома и от матери.