Праздник заклятий - [44]
Появляются и другие подобные Академии, публикуются журналы, совершенствуются словари. Подыскиваются старинные корни для создания новых слов, обозначающих технические новинки, например, «апозонайотль» для «электричества», «тепозотли» для «железной дороги»; на полном серьезе Унт Кортес объясняет, как создавалось слово «уэкатлаикуилони» для обозначения понятия «телеграф»: «уэка» — далеко, «тла» — вещь, «икуилоа» — писать, «лони» — инструмент; он же склоняется к фонетическому приспособлению иностранных слов к индейским произносительным нормам, когда «бифштекс» будет выглядеть как «пистек», «рис» (по-испански звучащий как «арос») — как «алош» или «алотцин». Наивность подобных устремлений может вызвать улыбку, но они показывают тот искренний энтузиазм, с каким принялись за возрождение ранее презираемых наречий. Прежде коренные жители считались изгоями, единственным их достоянием оставался их язык. Возродить умирающие наречия значило вернуть индейцам чувство самоуважения. Унт Кортес и Фаустино Чимальпопока для осуществления своих задач прибегали порой к чисто индейским средствам: так, они распространяли журналы и брошюры, напечатанные на языке науатль, пользуясь услугами коробейников-«почтекас», разъезжавших по стране с рынка на рынок.
Другим путем возрождения стала литература. В 1897 году на церемонии ввода в эксплуатацию отрезка железной дороги Мехико-Куэрнавака школьный учитель Якобо Мариано Рохас Вилласека в присутствии диктатора Порфирио Диаса произнес речь на языке науатль. В 1908 году автор этой речи опубликовал в издательстве Национального музея сборник религиозных гимнов (переведенных позже поэтом Ортисом де Монтеллано) и трагедию на языке науатль под названием «Мокицтли».
Поначалу одних сторонников индианизма отличает наивный энтузиазм, других — явное лицемерие, продиктованное политическим расчетом. 21 августа 1887 года (в самый разгар войны против «варваров») торжественно открыта статуя последнего владыки Куатемока на бульваре Реформы, а двумя годами ранее юкатанский город Мерида с триумфом принял возвращенную статую знаменитого Чак Мооля, конфискованную у французского археолога Огюста Леплонжона, который ее извлек из развалин Чичен-Ицы. В 1906 году, когда диктатор Порфирио Диас с размахом отмечал годовщину смерти Куатемока, убитого Эрнаном Кортесом, было организовано шествие детей в костюмах древних ацтеков, после которого состоялось театральное представление «Куатемок, непокоренный властитель из долины Анауак».
Меж тем революция не принесла решения проблемы мексиканских индейцев. В Юкатане, в Чьяпасе, в Сьерра-Миштека на юге штата Оахака условия жизни коренного населения оставляли желать лучшего. Восстания следовали одно за другим, а сопротивление майя, поклонявшихся «говорящим крестам», не прекратилось даже после взятия их столицы Чан-Санта-Крус.
Война на уничтожение (a fuego у a sangre) непокоренных индейцев сменилась попыткой насильственной ассимиляции. Требовалось путем экономического и культурного давления превратить коренных жителей континента в послушных граждан западного мира. Опыт интеграции путем обучения в интернатах дал катастрофические результаты, лишь посеяв недоверие в общинах и вызвав попытки оградить детей от учебы. Больше всего противились превращению своих детей в «образцовых граждан» индейцы из племен уичоль и кора.
С этим периодом связана эпоха индианистского реализма в мексиканской литературе. Появляются исполненные пессимистической горечи «Индейские сказки» Рамона Рубина, публикует свои рассказы Хуан да Диос Песа (сборник «Индейцам здесь сидеть запрещено»). Выходят произведения Агустина Яньеса, Маурисио Магдалено, Висенте Рива Паласио, Франсиско Рохаса Гонсалеса, Карлоса Хуана Исласа (Исидоро Истаку). Несмотря на труды таких эрудитов, как Висенте Мендоса, основателя Общества любителей фольклора, Отон Мендисабаль, Мануэль Гамио, Альфонсо Касо, изоляция коренных жителей в их собственной стране не преодолена. Язык, культура, образ мыслей этих людей неведомы жителям городов, их современникам. Индейское искусство, его традиции, национальные костюмы остаются лишь объектом изучения для ученого или аттракционом для туристов. Но права индейца признаются только в пределах его гор или леса.
Конечно, их нищета и отъединенность от мира не таковы, как во времена энкомьенды, феодальной опеки. Но современное общество окружило их глухой стеной молчания, обрекло на тотальную бедность. Как и его не столь далеким предкам, индейцу предоставлен только один выбор: либо забыть, кто он есть, либо исчезнуть вовсе.
Однако сегодня мы сталкиваемся с новым представлением о мире американских индейцев. Вне условностей фольклора и сентиментализма XIX века. Мексика, как утверждал еще Антонен Арто, не способна существовать без своей индейской составляющей, сопротивляющейся дегуманизирующей технократии, и безграничной, катастрофической урбанизации. Современная мексиканская литература — от Хорхе Куэсты до Октавио Паса, от Ортиса де Монтеллано до Хуана Рульфо, прежде прочего выражает эту магическую компоненту, столь мощную в индейском социуме. Именно в среде последних представителей этой субкультуры вызревает новая эра Латинской Америки. Недавняя история подтверждает справедливость вышесказанного; ни в Чьяпасе, ни в Мичоакане, ни в бразильских лесах, ни на высоких горах Перу и Боливии, ни в сельских районах Гватемалы социальное развитие не стало возможно без достижения некоего равновесия между технологической мощью и ее региональными традициями. Перед лицом современности, в мире, где доминирует идея наживы, сообщество коренных жителей континента противостоит ей — всей силой собственной слабости, властью мифа и откровения, сложностью своих социальных структур и неразрывной связью с природой. Каковы бы ни были наши собственные корни, мы ответственны за выживание этих народов. Американские индейцы нам не чужие. Они — часть нас самих, нашей собственной судьбы.
