Праздник Весны - [20]

— Это причинило тебѣ горе.

— Тогда я уже не любила его.

— Это хорошо. Отказываться отъ своей любви — очень тяжело, Астрея. Радости жизни кажутся такими блѣдными и ничтожными, руки не тянутся къ работѣ и, поэтому, скучно жить. Я потороплюсь со своимъ отъѣздомъ въ ваши края. Тамъ это пройдетъ скорѣе. Вѣдь у васъ такъ холодно, — и тяжелый, мертвый снѣгъ покрываетъ землю.

— Я тоже буду работать на постройкѣ, ты знаешь?

Виланъ посмотрѣлъ на нее пристально. И когда она

положила ему на плечо свою руку, онъ сказалъ ей:

— Зачѣмъ у тебя черные волосы? Они напоминаютъ мнѣ о ночной темнотѣ, которую я ненавижу. Я люблю волосы свѣтлые, золотые, пышныя пряди которыхъ похожи на огонь. Зачѣмъ у тебя черные волосы, Астрея? Вѣдь въ твоей душѣ такъ много свѣта и ты такъ хорошо понимаешь мои мысли.

Она отвѣтила ему только:

— Прощай! Если ты захочешь — мы увидимся.

Виланъ провожалъ ее взглядомъ, пока она не исчезла далеко, далеко на сѣверѣ. Тогда онъ прошелъ въ храмъ, спустился туда, гдѣ стояли машины, — такія стройныя, большія, ритмически вздрагивавшія отъ своихъ могучихъ напряженныхъ движеній. Внимательно осмотрѣлъ ихъ. Все было исправно. Послѣ осмотра поднялся въ самый храмъ, чтобы узнать, не остался ли тамъ еще кто-нибудь и не пора ли уже гасить праздничный свѣтъ.

32

Въ храмѣ были только трое: Коро и двѣ женщины. Вилану издали бросились въ глаза волосы одной изъ нихъ, — хорошо знакомые, золотистые волосы, — и онъ остановился, а потомъ, послѣ минутнаго колебанія безшумно прошелъ въ боковой портикъ. Тамъ онъ не могъ видѣть и слышать ничего, что дѣлалось у подножія статуи, — и такъ было лучше для его тоскующихъ думъ.

Говорила Формика. Говорила слишкомъ много и быстро, и, должно быть, волновалась, потому что глаза у нея блестѣли лихорадочно, а щеки были совсѣмъ блѣдны. Коро и Лія слушали молча.

Формика говорила, что она очень счастлива и хвалила удачное торжество. И смѣялась, но губы ея кривились, и поэтому, улыбка казалась скорбной. Не докончивъ одного, начинала говорить о другомъ, — о скульпторѣ Акро, который хочетъ сдѣлать памятникъ Галу и о работахъ стараго Павла, о платьѣ Абелы и о загадочно-красивыхъ людяхъ съ сѣвера. Потомъ вдругъ провела рукою по лбу, замолчала и сдѣлалась еще блѣднѣе.

— Я что-то сегодня слишкомъ много болтаю, мои дорогіе. Но это только потому, что у меня болитъ голова. Смерть Гала была такъ печальна… Хочется разсѣяться. Я совсѣмъ забыла, что вы оба утомлены и, конечно, хотите уже отдохнуть. Сейчасъ я прощусь съ вами, — можетъ быть, надолго. Вѣдь завтра я уѣзжаю въ горы, къ учителю.

— А развѣ ты уже знаешь, — спросилъ Коро, глядя прямо ей въ лицо своими счастливыми глазами, — развѣ ты уже знаешь, что сегодня Лія придетъ ко мнѣ и останется со мной? Что часъ нашей любви насталъ?

— Да, я должна была хорошо знать это. Я знаю. Если бы только голова не болѣла у меня такъ сильно, — я очень радовалась бы этому и смѣялась бы еще больше, чѣмъ сейчасъ… Но уже почти ночь и вамъ пора идти. Пойдемте вмѣстѣ. Я провожу васъ до твоего порога, Коро.

Они пошли, художникъ посрединѣ и двѣ женщины по сторонамъ. До того домика, гдѣ жилъ Коро во время постройки храма, было совсѣмъ близко: только спуститься съ холма и пройти еще нѣсколько шаговъ по песчаной дорогѣ. Лія шла медленно, и поэтому, ея спутники тоже должны были замедлять шаги.

— Я хотѣла бы, — сказала Формика, когда они подходили уже почти къ самому домику, — я хотѣла бы, — чтобы вашъ союзъ продлился долго и былъ крѣпокъ, потому что для меня дорого счастье Коро. Пусть этотъ союзъ распадется, только когда ваша любовь охладѣетъ взаимно. И нехорошо, если вы разойдетесь, какъ враги, въ то время, когда одинъ изъ васъ будетъ любить и страдать, а другой уже — ненавидѣть. Я мало знаю тебя, Лія, но мнѣ кажется, что въ тебѣ есть многое чего недостаетъ мнѣ самой, не говоря уже о твоей красотѣ. Конечно, Коро сдѣлалъ хорошій выборъ.

— Не знаю! — коротко отвѣтила Лія. — Я люблю его.

— Да, — и ты не изъ тѣхъ, чьи чувства мѣняются каждый день.

Было, какъ будто, что-то недоговоренное въ этихъ словахъ, хотя и непохожее на упрекъ. Но Коро ничего не замѣтилъ. Онъ жилъ сейчасъ только своимъ счастьемъ, и былъ увѣренъ, что на ясномъ небѣ этого счастья не можетъ быть ни одного облачка.

Вотъ и дверь домика. Коро широко распахнулъ ее и, пропустивъ впередъ Лію, обратился къ Формикѣ:

— Войди же и ты. Побудь въ нами еще нѣсколько минутъ. Мнѣ будетъ немножко скучно, когда я не буду больше слышать твоего голоса.

— Нѣтъ, Коро. Если ты хочешь удѣлить и мнѣ частицу своей радости, то исполни одну маленькую просьбу. — Она заговорила такъ тихо, что художникъ только по движеніямъ губъ угадалъ ея слова: Поцѣлуй меня. И помни еще, что послѣ тебя никто другой не прикоснется къ моимъ губамъ.

— Ты шутишь, мой ребенокъ. Я не могу представить тебя безъ поцѣлуевъ и смѣха. И поцѣловать тебя… Да, конечно!

Онъ притянулъ ее къ себѣ и обнялъ, — а Лія смотрѣла на нихъ съ порога, спокойная и молчаливая. Формика возвратила художнику его поцѣлуй и поцѣловала его еще въ глаза и въ щеки, — а потомъ вырвалась и побѣжала, не оглядываясь, назадъ къ храму. Только теперь Коро почувствовалъ, какъ она страдаетъ, и впервые въ его ликующую душу закралась тоска сомнѣнія.