Праздник Весны - [17]

— О, нѣтъ. Вѣдь это такое большое и сложное дѣло. Оно захватило меня цѣликомъ.

— И не оставило больше мѣста для чего-нибудь другого? Для другой любви?

— Я люблю мужа.

— А если онъ разлюбитъ тебя?

— Этого не можетъ быть.

— Ты — счастливый человѣкъ! — сказалъ Галъ. И повторилъ еще разъ — Ты очень счастливый человѣкъ.

И ему сдѣлалось скучно сидѣть рядомъ съ этой женщиной, потому что онъ привыкъ кь пытливости Кредо. Онъ равнодушно отвернулся отъ нея и, такъ же, какъ женщина, началъ смотрѣть вдаль.

Скоро донеслись до его слуха, выдѣляясь изъ общаго смутнаго шума, какіе-то новые звуки, мелодичные и стройные. Они выростали, приближаясь.

— Это музыка! — сказала женщина. — Какъ ты думаешь, она не разбудитъ моего ребенка? Ему нужно поспать еще немного.

— Я не знаю. Но если онъ будетъ плакать, то испортитъ музыку.

Женщина осторожно подняла спящаго ребенка и ушла, — и, едва затихли ея шаги, смолкли и мелодичные звуки, какъ будто она унесла ихъ вмѣстѣ со своимъ ребенкомъ. Тогда Галъ пожалѣлъ, что остался въ одиночествѣ. Онъ закрылъ свое лицо отъ солнечныхъ лучей и сидѣлъ такъ нѣсколько минутъ, пока не поблѣднѣла его тоска. И, когда онъ открылъ свое лицо, трава зеленѣла и солнце свѣтило, и бѣлыя мраморныя ступени были теплы и пріятны на ощупь.

А совсѣмъ близко отъ себя Галъ увидѣлъ музыкантовъ и тѣхъ людей, которые пришли за ними слѣдомъ, чтобы слышать ихъ музыку.

Выдѣлилась тонкая и гибкая, какъ тростинка, фигура Абелы. Возвышался надъ толпой высокій Акро, со своимъ крутымъ лбомъ упрямца.

Мысль, которая не даетъ мнѣ покоя. Твой товарищъ… Онъ, конечно очень счастливъ. Онъ получилъ то, къ чему стремился.

— Да, я думаю! — съ недоумѣніемъ отвѣтилъ Акро. — Но почему тебя заботитъ это? Заботитъ его любовь.

— О, любовь… Повѣрь, что Коро интересенъ для меня, главнымъ образомъ какъ художникъ, а не какъ обыденный человѣкъ. И вотъ я боюсь, какъ бы человѣкъ не поглотилъ въ немъ художника… Однимъ словомъ, — не упадетъ ли теперь уровень его творчества.

— Я думаю, что онъ дастъ намъ теперь еще лучшее, чѣмъ прежде. Его душа развернулась, какъ цвѣтокъ, которому пришло время. Передъ нимъ — столько новыхъ достиженій и столько возможностей. Нѣтъ, онъ дастъ еще нѣчто лучшее.

— И всетаки, я боюсь… Я боюсь, когда люди слишкомъ поглощены сами собою, своимъ собственнымъ "я": И, знаешь, если бы я узнала… если бы я узнала, что эта прекрасная, спокойная женщина мѣшаетъ ему быть тѣмъ, кѣмъ онъ былъ до сихъ поръ, я пришла бы къ ней и сказала прямо — ты похитила у насъ нашего Коро, который всѣмъ намъ вмѣстѣ болѣе дорогъ, чѣмъ тебѣ одной. И намъ онъ давалъ наслажденія болѣе возвышенныя, чѣмъ даетъ тебѣ, потому-что эти наслажденія вѣчны, какъ само искусство. Ты прекрасна, но всетаки ты недостойна того, чтобы отнять его у насъ. Поэтому— уйди. Оставь его такимъ, какимъ онъ былъ до тебя.

Акро насмѣшливо покачалъ головой.

— Пожалуй, не выйдетъ ничего особенно хорошаго изъ такого ходатайства… А кромѣ того, — ты очень жестокій человѣкъ, Мара. Я не подозрѣвалъ этого.

— Нѣкоторые думаютъ иначе.

— Да… Можетъ быть, Кредо?

Мара посмотрѣла на него вызывающе. И въ ея гла-которыя мѣшали ей, — и на бѣлыхъ плитахъ ярче выдѣлилось ея тѣло, смуглое, съ послушно напряженными мускулами.

Тогда она отдалась вся цѣликомъ всѣмъ переливамъ мелодіи, всей глубинѣ музыкальныхъ настроеній. Двигалась вмѣстѣ со звуками, замирала и почти падала быстро выпрямлялась и стремилась всѣмъ тѣломъ вверхъ, къ солнцу. Казалось зрителямъ, что звучитъ она сама, ея тѣло, ея свободныя движенія, и что нѣтъ Абелы, а есть только музыка, принявшая осязаемыя формы и не утратившая отъ этого ничтожной доли своей плѣняющей нѣжности.

Галъ смотрѣлъ, неподвижный, какъ изваяніе, потому что боялся какимъ-нибудь грубымъ движеніемъ разрушить эту картину. Вѣчно измѣнчивое, какъ эта музыка новое познаніе красоты приближалась къ нему, какъ и ко всѣмъ тѣмъ, кто видѣлъ танецъ Абелы.

28

— Скажи мнѣ, что сегодняшній день далъ тебѣ, дѣйствительно, что-нибудь новое — и я буду довольна. Скажи, что этотъ домикъ, эта комната, останутся въ твоей памяти.

— Нѣтъ, Мара, еще не нужно уходить. Мнѣ было такъ хорошо, когда я положилъ голову къ тебѣ на колѣни и ты гладила мои волосы. Сколько времени мы провели здѣсь?

— Два часа.

— Два часа? Это слишкомъ мало. Можетъ быть, ты думаешь, что я захочу отъ тебя чего-нибудь большаго и уничтожу этимъ весь восторгъ нашей связи?

Нѣтъ, Мара, я хотѣлъ-бы, чтобы ты ласкала меня всегда только такъ, какъ сегодня. Ты слишкомъ сильна, чтобы быть для меня женой.

— Не говори о будущемъ, маленькій Кредо. Будутъ минуты, когда я окажусь слабѣе тебя. А теперь пойдемъ. Мы давно уже не видѣли Гала.

Писатель съ сожалѣніемъ посмотрѣлъ на комнату, изъ которой они уходили. Она не была слишкомъ уютна и не походила на комнаты другихъ женщинъ, потому что здѣсь жила Мара, которая наложила на все свой каменный отпечатокъ. И потому она особенно привлекала Кредо.

По дорогѣ къ храму онъ сказалъ:

— Когда я возвращусь въ свои лѣса, воспоминанія перестанутъ волновать меня и останутся только воспоминаніями. Этотъ лѣсъ цѣлыя столѣтія остается однимъ и тѣмъ же. Тамъ всегда растутъ все такія же деревья, и одно лѣсное поколѣніе слѣдуетъ за другимъ, какъ лѣто за лѣтомъ. Мы бѣжимъ впередъ такъ стремительно, что природа кажется намъ неизмѣнной. И когда я увижу свои сосны, я буду думать, что въ ихъ шероховатыхъ стволахъ заключены цѣлыя столѣтія, пережитыя столѣтія. Ночныя тѣни ихъ вѣтвей воскресятъ во мнѣ череду прежнихъ призраковъ.