Праздник отцов - [5]
«Он вернется через час», — подумал я. Уже давно наступил вечер, зажглись лампы. Я попробовал классифицировать фотографии в хронологическом порядке, но вскоре заметил, что откладываю в одну сторону фотографии Люка, которые мне нравятся, а в другую те, где он кажется мне похожим на землеройку, на зайца-безбилетника. К счастью, в зтот момент зазвонил телефон. Не он ли? Я надеялся, что услышу его голос, сообщающий мне о каких-то новых планах и отменяющий наш ужин. Но нет, то была Сабина. «Малыш у тебя?» — спросила она меня. Потом, тут же: «Ты один? Я могу с тобой поговорить?..»
Сабина изменившимся голосом рассказала мне про одну «ужасную сцену», устроенную ей нашим сыном два дня назад. Она процитировала мне сказанные им фразы, привела слова, которые он «бросил ей в лицо», но они показались мне невероятными. Такое его поведение не укладывалось у меня в сознании.
— У тебя, может быть, и не укладывается, но я-то его слышу. Слышу на протяжении целого дня. Если бы ты хотя бы один-единственный раз согласился покинуть свою башню из слоновой кости и заняться нашими маленькими горестями…
И так далее. Ни для кого не составляет тайны, что говорит в подобных случаях один бывший супруг другому, особенно если испытывает зависть к его прекрасному амплуа отсутствующего, к роли еженедельного посетителя, роли Святого Людовика, сидящего под дубом, к заботам дарителя карманных денег. Предполагается, что я объединил в одном лице всех этих персонажей и наслаждаюсь всеми привилегиями и комфортом одинокого мужчины, вельможи, обедающего и ужинающего в ресторане и вырывающегося из объятий любовницы лишь для того, чтобы свозить своего сына в Венецию или Лондон, только на три дня, ни днем больше, и устроить там ему крещендо из музеев, баров и галстуков, дабы ошеломить невинного мальчика и укрепиться в и без того крепком сознании собственной непогрешимости. Ведь разве не рассказывал Люка Сабине о наших вечерах в «Кадогане», о наших перемежаемых паузами беседах?
— Для меня тоже, — сказал я, — это тяжелый момент. Пожалуйста, не думай…
Условия торга оказались для меня весьма благоприятными, и я противопоставил «ужасной сцене» свои душевные состояния. При упоминании о моих отцовских треволнениях Сабина успокоилась. «Ты доволен своей работой?» — спросила она меня, пьянея от собственного великодушия, но отрывисто, как и подобает современной женщине. «Абсолютно!» — сообщил я. Произнося это (своим жизнерадостным, бодрым голосом), я подумал, что сейчас у меня столь же «американский» вид, как на тех сделанных со вспышкой фотографиях.
— Постарайся хорошенько с ним поговорить, вложи хоть немного здравого смысла в его мозги…
Сабина в свои сорок лет пользовалась теми же выражениями, что и старухи из моего детства. К тому же еще эта ее манера говорить о нашем ребенке, как о дичи, которую важно не упустить… Тут уже никакая коробка с бумажками не смогла отвратить меня от заветного подноса. Я пошел и плеснул жидкости себе в стакан. Когда Люка позвонил (я дал ему ключ, но он его потерял), настроение у меня уже немного поднялось.
— Ну и этот вот ресторан, почему мы на протяжении трех лет приходим именно сюда? К тому же зачем спускать такую кучу денег в ресторанах?
Глаза его потускнели и смотрели куда-то рядом с моим галстуком. Когда я вижу, что Люка напружинивается, когда речь его становится порывистой, а слова натыкаются друг на друга, выскакивают самопроизвольно (догадываешься, однако, что они долго-долго вертелись у него в голове), или когда он произносит их с хорошо знакомым мне злым пафосом, я умолкаю и отворачиваюсь. Я начинаю опасаться, как бы он не зашел слишком далеко. Стараюсь, чтобы те непростительные слова, которые, я вижу, так и просятся ему на язык, не были сказаны. Я себя знаю; я обидчив, и потому не стерпел бы дерзких или оскорбительных правдивых слов Люка, произнесенных им в ответ на мои реплики. Меня больше устраивает угадывать их, когда они беснуются в нем, не находя выхода из-за моей пассивности. Как правило, например в супружеской паре, каждый знает, до какого рубежа можно дойти, не сжигая мостов. Дальше появляется риск разрыва, и, оценивая его, каждый испытывает нечто вроде сладострастия, когда продвигается вперед, подходит вплотную к этому запретному рубежу и внезапно переходит его. Во всяком случае, так представляешь себе ситуацию на протяжении долгого времени — всех тех лет, пока играешь в эту крупную адско-райскую игру. Однако тут речь шла и не о супружеской паре, и не о любви.
Так или иначе, но в тот январский вечер я не был настроен ни давать отпор, ни разыгрывать карту оскорбленного достоинства.
Нас выручил принесший наши блюда официант.
— Бифштекс по-татарски?
Люка указал на стол перед собою, слегка улыбнулся. «Правда, поскольку речь идет о моем любимом блюде…» В голосе его почти уже не было злости. Он добавил в свое мясо приправ, а в беседу — невинные соображения по поводу кетчупа. Можно было надеяться на передышку.
— Про что она, твоя завтрашняя лекция? Ты уже написал ее? Ты, наверное, знаешь их все наизусть, такой опыт!
Вопросы или атака? Я объяснил ему, что речь идет об импровизации, об ответах на вопросы, порой весьма неожиданные.
О людях и обществе середины нашего века, касается вечных проблем бытия, о несовместимости собственнического общества, точнее, его современной модификации — потребительского общества — и подлинной человечности, поражаемой и деформируемой в самых глубоких, самых интимных своих проявлениях.
«Причуды среднего возраста» — это история любовных переживаний сорокалетнего мужчины, своеобразное подведение итогов и иллюзия, которую автор подверг глубокому анализу, оставляющему чувство горечи и причастности к чему-то очень личному. За этот свой роман член Гонкуровской академии Франсуа Нурисье был удостоен литературной премии «Фемина».
Франсуа Нурисье — признанный классик французской литературы XX века, до недавнего времени президент Гонкуровской академии. В новой книге Нурисье приглашает читателя в свою творческую лабораторию, а поводом к этим мудрым, порой печальным, порой полным юмора размышлениям послужил почти анекдотичный житейский случай: у писателя украли в аэропорту чемодан, в котором, помимо прочего, была рукопись его нового романа…
Произведения современного французского писателя Франсуа Нурисье (род. в 1927 г.), представленные в сборнике, посвящены взаимоотношениям людей.Роман «Праздник отцов» написан в форме страстного монолога писателя Н., который за годы чисто формальных отношений с сыном потерял его любовь и доверие.В центре повествования романа «Бар эскадрильи», впервые публикуемого на русском языке, — жизнь писателя Жоса Форнеро. Сможет ли он сохранить порядочность в обществе, где преобладают понятия престижа и власти?
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…