Праздник навсегда! - [8]

Я открыл дверь, и на меня пахнуло ароматом роз. У иконы Спасителя жалко тлела лампадка, было темно, тихо, и я не сразу рассмотрел, что, старик сидит на скамеечке, справа от входа, со своим посохом и все так же низко склоненной головой. Я ведь видел свечи и слышал пение, куда же все подевалось!?

— Дедушка, пойдемте в дом. Здесь холодно. Кто-то продукты принес, кто-то приезжал? Я задремал.

— Ничего, ничего, мил человек, я посидел в твоей часовенке, у тебя не спросил, ты меня извини.

— Да что вы, мне всегда приятно, когда кто—нибудь заходит сюда, значит, это людям нужно. Ведь не только для себя строил.

— Хорошо у тебя здесь. Сладостно на сердце становится. От души, чувствуется, все здесь сделано.

— Вообще-то мне пора вечернее правило исполнять.

— Вот и хорошо, ты читай молитвы, а я посижу, послушаю, ноги болят, стоять уже не могу.

— Только вот и дом за фонариком сбегать надо, у меня свечей нет, — сказал я и повернулся к выходу. — Вы подождите меня.

— Не нужно никуда ходить, Владимир, — остановил меня старик.

Я вздрогнул оттого, что он назвал мое имя. Откуда он узнал? Кто сказал ему? Слишком много странностей для одного дня, пронеслись вихрем мысли. А старик продолжил:

— Вот ты Богу молишься, а не знаешь, что Господь — есть Свет, и не в переносном, а прямом смысле. Он каждому дал свой лучик, вложил в сердце, и вот сердце должно нам светить в ночи, во тьме, помогать дорогу видеть, куда идти, чтобы не упасть в канаву или яму. Когда мало веры, то и света нет, во тьме сидим, как мыши, а как прикоснемся к Болоньей благодати, так и засветит наш лучик, как звездочка на ночном небе.

Я понимал, что передо мною сидит человек необычный, и его странное появление, и вид, и ряд других непонятных штрихов подтверждали это.

Он говорил как-то по-детски, даже по-матерински, без укора, но с любовью и состраданием.

— Вот, мил человек, мы сейчас помолимся Боженьке, и Он зажжет наши лучики, так и почитаем молитвы.

Старик встал, скрипнула половица, отложил свой посох и откинул капюшон плаща. Я не мог разглядеть лицо человека, с которым уже общался целый день, ибо было темно. Только густая седая борода слегка светилась в сумерках часовни.

Он вытянулся в струнку, будто воин на параде, в его фигуре появилась молодцеватость и бодрость, как будто он мгновенно преобразился из деда в юношу.

— Господи — громко и медленно произнес он. — Ты — Свет всему миру, озари нам тьму, дабы мы могли сотворить Тебе молитву!

Как только он произнес последнее слово, в воздухе будто появились снежинки, они падали сверху и кружились. Сначала они были белыми, а потом начали легонько вспыхивать изнутри ярко голубыми огоньками. Я смотрел на это явление и не верил своим глазам, что это действительно происходит со мною наяву, а не во сне. Снежинки сверкали все ярче и ярче, в воздухе разлилась такая благодать и покой, что мне захотелось заплакать от счастья. Внутри меня словно сорвались все цепи, открылись все замки, распахнулись все двери и воцарилась такая легкость, какой я не помню со своего детства. Казалось, что мое тело потеряло вес, и сейчас оно воспарит вверх.

— Господи, да что же это!? — шептал я. — Неужели такое возможно?!

И услышал ответ старика:

— Что невозможно человеку, возможно Богу, мил человек. Все возможно.

В часовне стало светло, как в ясную лунную ночь. Я читал молитвы, и слова лились, как песня. Я впервые понимал все, что говорил, я был как бы внутри этих слов и видел, что из слов источается свет. Я чувствовал в эти мгновения, что Господь — во всем, а значит, во всем — свет, только сердце, затемненное невежеством, не позволяет видеть этот свет повсюду и наслаждаться им.

Когда я произнес последние слова вечернего правила, стало темно так же, как и было до того. Все так же тускло коптила лампадка, старик сидел на лавочке, хотя мне казалось, что во время правила он стоял за моей спиной.

Мы молча спускались к домику, я шел первым, а старик за мной. Я оглянулся, перед тем, как мы должны были скрыться за кустами, и увидел, что часовня стоит в столбе изумрудного света, который уходит от ее основания вертикально вверх до самых облаков, где и теряется. Я остановился, чтобы разглядеть это необычное явление, но оно мгновенно исчезло.

В печи потрескивали последние дрова, мы сели за стол, уставленный Бог ведает откуда появившейся провизией.

— Ну, что, мил человек, Владимир, — сказал старик, — давай знакомиться.

Он не спеша отбросил капюшон. Я увидел его лицо и остолбенел. На меня смотрели совершенно белые зрачки, старик был слеп!!!

Глава 2

Дедушку звали Арсений.

— Я, мил человек, родился слепым. Много бед перенес я из-за этого недостатка. И казалось мне, что жизнь моя в таком плачевном состоянии бессмысленна, лишь обуза для окружающих. Такое уныние порой наступало, что просто жить не хотелось, вот тако, — рассказывал старик и прихлебывал травяной чай.

В детстве мальчишки мне проходу не давали, дразнили и всячески издевались. Которые постарше, игры затевали такие: стеганут по лицу крапивой, зная, что я не могу увидеть, кто это сделал, и пожаловаться взрослым, и спрашивают: «А, ну-ка, узнай, кто это сделал?» А иногда в яму глубокую столкнут, и слышу, как наверху с любопытством наблюдают, как я на ощупь выбираюсь оттуда. Обузой был я для ближних своих, лишним ртом, они еле-еле сводили концы с концами. Взрослые вздыхали по поводу моего недуга, говоря: «Несчастный юноша». Чувствовал я, что нет для меня места в этой жизни, пустой я, никчемный, только зря свет копчу и чужими трудами питаюсь.