Праздник лишних орлов - [12]

* * *

За разговорами добрались до моря. Окраинами объехали Кемь. Под тремя тусклыми фонарями она, наверное, не сильно изменилась со времен матушки Екатерины, что ссылала людей сюда, к едрене матери. Глухая ночь кончалась, и они ждали рассвета. Даже в темноте море оставалось огромным, оно тяжело дышало холодным ветром и влагой и толкало в берег гудящим пульсом прибоя.

Выезд к причалу был огорожен забором. Заспанный сторож, выйдя из своей будки, сказал, что пароход отчаливает в семь с копейками, а следующий будет только днем.

– Что за пароход? – спросил Пух.

– Монастырский. «Святитель Николай». Паломников везет.

– Значит, и нас возьмет?

– Это как договоритесь. Вы же не заказывали билеты?

– Не-а… А дорого?

– Это как договоритесь.

– Ладно, отец, мы пока на стояночке у тебя подождем, в машине, – предложил Горе мягко. – Пятьдесят граммчиков не желаешь? Освежиться?

– Нет, спасибо, ребята.

Сторож открыл ворота. Они припарковали машину. Не выходя, достали термос, разложили бутерброды. Горе налил водку в крышку от термоса.

– По очереди будем, – сказал он и протянул ее Пуху. – Говори!

– Чтоб на борт попасть и дойти без качки! – сказал Пух и выпил.

Горе налил себе:

– Пусть Фома просыпается, мы скоро! – И тоже опрокинул.

Закусили. Горе снова налил:

– Чтоб у него там все нормально оказалось! – Он выдохнул, смачно выпил и крякнул.

Утро началось.

– Что у него там может быть ненормального? Только он сам.

– Это точно. Каких он там чертей гонял, если все бросил и сюда подался? Ты, Пух, все-таки ближе к нему, может, я чего не понимаю?

– Ты-то нормально все понимаешь, а вот он, видно, никак в себе разобраться не может. Хотя путь к отступлению, думаю, у него есть. А если нет, то мы его расчистим. Или зачистим…

– Ну-ка, ну-ка, интересно! Открой мне глаза. Давай за путь, вздрогнули!

Фома

Экономика такова. После развода квартиру они с женой разменяли, Фоме досталась однокомнатная на окраине, а жене с дочерью – «двушка» в центре. Вот и все.

Перед этим он, говоря бодро, вышел в отставку, а если приглядеться, был по-тихому списан на унылый гражданский берег с пиратского корабля военной службы. Пиратского, потому что служба в специальных подразделениях часто напоминает деятельность корсаров-наемников в армаде вооруженных сил, ударной эскадры аппарата государственного принуждения. Потому что разбой и насилие здесь, особенно на войне, перестают быть атрибутом преступной, можно сказать антиобщественной, жизни и не только не порицаются корпоративной моралью, но даже с житейской мудростью поощряются ею в виде добрых поговорок типа: «Что с бою взято, то свято» или «Не важно, кто плохой – кто хороший, а важно, у кого из них ружье». Если представить государство как бодрого паразита, сидящего на хребте у вялого общества, а закон – как его, паразита, головной мозг, то упомянутые пиратские подразделения будут его зубами и когтями, подчиняющимися мозгу спинному. Который, проходя по позвоночнику, мало зависит от деятельности головы и даже сам иногда заставляет ее вертеться на шее. Здесь, кажется, закон вполне ассоциируется с дышлом.

Зубы и когти, бывает, стачиваются и приходят в негодность, но у государства они имеют большую способность к регенерации. Стоит ему потерять один зуб, на его месте тут же появится другой.

Майор Ф., для своих – Фома, и в прямом, и в переносном смысле подорвал на службе свое здоровье, но, естественно, не стал для команды невосполнимой потерей. В тридцатитрехлетнем возрасте он после контузии и госпиталя перешел в разряд ветерана и пенсионера. Руководство сердечно потрясло его руку, пообещало всяческую поддержку и просило не забывать. Конечно же он ничего не забудет. Сослуживцы как следует выпили вместе с ним по этому поводу. Одни по большей части молчали, а другие шутили, невесело и неудачно, насчет его дальнейших планов. Он отшучивался как мог. На это он был горазд, за словом никогда в карман не лез. Кратко, лаконично и с серьезным лицом он подчас бросал фразы, значение которых доходило до товарищей через паузу, как эхо, но тогда уже заставляло хохотать до икоты. На вопрос: «Чем заниматься будешь, брат?», он, немного подумав и пожав плечами, ответил:

– У меня во дворе две «лакомки»[3], надо будет узнать чьи, кто держит, договориться с местным контингентом… ну и распилить сферы влияния. Вы ведь поможете, если что, да? А там цветмет, утиль, стекло, разные ништяки!

– «Лакомки»?

– Ну да, такие, с крышками.

Товарищи кивали, внимательно насупив брови, а потом начинали ржать.

Через полгода, в мае, перед выборами главы администрации города, из штаба одного из кандидатов пришла ему открытка. «Уважаемый Фома Еремеевич! – говорилось в ней. – Поздравляем Вас с Днем Победы, желаем крепкого здоровья, бодрости и оптимизма. На плечи вашего поколения легли тяжкий груз и ужас Великой войны, героический труд по восстановлению разрушенной страны, но теперь государство должно вернуть Вам свой неизмеримый долг и позаботиться о Вашей старости, сделать ее достойной. Пожилые люди, пенсионеры, ветераны – это мудрость нации. Голосуйте за нашего кандидата, и Вы убедитесь, что уважение и почитание старшего поколения – это не пустые слова…» Пух был тогда в гостях у Фомы, они пили пиво и по-доброму смеялись над хорошими, честными людьми из избирательного штаба.