Праздничная гора - [18]

Марья Васильевна отчего-то громко расхохоталась, сотрясаясь всем своим тучным телом:

– Ты слышишь, Патя? Этот депутат Махмудов одну жену держит на Седова, а другую на Титова. Живут, бедные, рядышком, ничего друг о друге не знают. А недавно его с молодой видели в «Буревестнике». Ну дает!

Ася вскрикнула и вскочила со стула, с ужасом вперившись в опрокинутую чашку чая.

– Не обожглась? – забеспокоилась мать.

– Нет, извините, я вытру, – залепетала Ася, неловко выбираясь из-за стола и густо краснея.

Шамиль отставил чашку и вышел из комнаты. Ему захотелось увидеться с Мадиной. Они давно не говорили с глазу на глаз, и порою даже казалось, что его избегают намеренно. Но согласится ли она пойти с ним в кафе? Он приглашал ее не однажды, но она всякий раз отказывалась, словно боясь огласки.

Шамиль схватил мобильный и тут же швырнул его на диван. Связи не было. Потом стал рыться в ящиках стола, сердито выгребая компьютерные диски, брошюрки и открытки с автомобилями. Одна брошюрка называлась «Смыслы Корана», вторая – «Уголовный кодекс Российской Федерации», третья – «Правила пикапа», заголовок четвертой трудно было разобрать.

Кончив бесцельно копаться в столе, Шамиль выбежал в коридор, к стоявшему на тумбочке телефону, старомодному, натертому до блеска, с крутящимся диском. Застревая подушечками пальцев в отверстиях диска, он быстро набрал шесть цифр и прислушался.

– Алло, – сказала Мадина.

– Привет. Это я, Шамиль.

Она промолчала.

– Я это, чего звоню, давай, да, сходим сейчас в кафе, поговорить, туда-сюда. Родители дома?

– Не дома.

– Я заеду сейчас?

– Я сейчас убираю.

– А когда? Через час?

– Да. Хорошо. Пока.

Она положила трубку. Скорое согласие Мадины слегка озадачило и даже огорчило. Шамиль зашагал по коридору, наполняясь чуть ли не презрением и обидой. «Вот так ей любой позвонит, позовет…» – думал он. Тут вышла Ася. Она смотрела на Шамиля затравленно и слабо улыбалась.

– Уходишь, что ли, уже? – спросил он бодро.

– Да, – ответила она коротко, не двигаясь с места.

– Давай, дома всем салам передавай.

Ася вздохнула и, опершись об стену, обулась в босоножки. Вышла мать, и Шамиль вернулся в комнату.

Он лег на диван и подумал о «Ладе-Приоре», на которой ездил к златокузнецам. Машина принадлежала зятю, и Шамиль мог бы, конечно, одолжить ее, чтобы подъехать к Мадине с особым шиком. Но день для этого выдался неудачный, волнение на улицах росло, а зять и его сестра собирались в горы. Шамиль поглядел в побеленный потолок, потом на висевший бараний рог с серебряной каймой и мельхиоровой цепочкой, потом на прицепленный рядом плакат с изображением местной футбольной команды. Мысли путались.

Он встал, зачем-то снова разметал валявшиеся диски и брошюры, поблуждал взглядом по книжной полке, прибитой к стене над компьютером, и вытащил оттуда потертую толстую книгу. На картонной обложке изображался родник, и зеленые буквы на бежевом фоне гласили: «Рожь не растет на камне». Эту книгу, возможно, читала когда-то сестра, готовя уроки.

Шамиль заглянул под обложку и увидел библиотечный штамп сельской школы и год издания, совпадавший с годом его рождения. Цифра почему-то заворожила его, и, вместо того чтобы поставить книгу на полку, он вернулся с ней на диван и раскрыл наугад почти в начале.

7

«Сельский петух заливался хриплым клекотом, приветствуя весну. На далеких вершинах еще белел нестаявший снег, а в аульских садах, овевая извилистые улицы терпким дурманом, уже распускалась сирень.

Маржана с подругами возвращалась из школы.

Как бы ты порадовался, читатель, глядя на эту веселую цветущую девичью гурьбу, а особенно – на нашу Маржану! Спелые груди ее обтягивал свежий атласный фартук, длинные смолистые волосы, заплетенные в косы, туго хлопали по стройным ногам, а комсомольский значок задорно блестел на весеннем солнышке! Словно легкие серны, перескакивали девушки с камня на камень, с уступа на уступ, пробираясь по непроходимым переулкам. Сколько надежд, сколько мечтаний вспыхивало в их блестящих глазах, когда они переглядывались, смеясь и прижимая к груди учебники!

– Ой! – сказала Маржана. – Так это же Калимат!

И кивнула на бледную, изможденную и согнувшуюся фигуру, семенящую под тяжестью кувшина.

– Ах, ах, – заахали девушки, – действительно Калимат. С тех пор как она оставила школу и вышла замуж, вся жизнь пошла у нее наперекосяк. Бедная Калимат! Целый день таскает воду, дрова, сидит взаперти!

– Привет, Калимат, – сочувственно позвала ее Маржана. – Как у тебя дела?

– Хорошо, – печально ответила несчастная Калимат.

– Не обижает ли тебя муж? Не жалеешь ли, что бросила школу?

– А что же мне было делать? – ответила Калимат. – Родители сказали, и я пошла.

– Калимат, и зачем ты носишь эти платки и чохто? Повяжи косыночку из ситца, а лучше пускай твои косы развеваются по ветру!

– Нельзя, – вздохнула Калимат и грустно поплелась к своему темному дому.

Мрачен и глух был аул. Дома его жались друг к другу, как голодные дети. Сумрачным деспотизмом, жестокостью и несчастьями веяло от его старых башен, древних мечетей и медресе. Солнечные лучи с трудом пробивались в каменные расщелины дверей, кое-как нащупывая путь по зигзагам подъемов и спусков. Но молодость сквозила в девичьих ресницах. Вместо шелковых бесформенных платьев и шаровар, вместо старорежимных чохто на них красовались короткие школьные платья, а вместо мягких кожаных чувяк на ногах блестели фабричные туфельки.