Правый поворот запрещён - [25]

- Меня ни с кем не соединяйте и никого не пускайте... Слушаю вас, повернулся он к Скорику. - Что вас еще интересует? Тут уже был один ваш коллега... не помню фамилии.

- Щерба... Из разговоров у меня сложилось впечатление, что Кубракова была очень неуживчивым человеком. Знаете, из тех, кто создает себе врагов, - без предисловия начал Скорик.

- Не совсем так... Я повторю вам то, что сказал товарищу Щербе: Елена Павловна превосходный специалист, хороший организатор. Прагматична в лучшем смысле слова. Да, она жестка, иногда жестока, язвительна. На этой почве возникают трения, случается, с ба-а-льшой искрой, - он говорил о Кубраковой, как о живой, словно она сидела где-то рядом, в соседнем кабинете.

- Из-за этого она и с Назаркевичем враждовала?

- За два часа можно модернизировать деревянную тачку. Кубракова предпочитала модернизировать скоростной автомобиль, хотя на это нужен месяц. А Назаркевич примется доводить до ума тачку, потому что она нужна немедленно. Вот вам разница между ними. Он, безусловно, хороший, способный специалист, фонтанирует идеями. Но в основном для тачки. Тщеславен, гипертрофированно самолюбив, полагает, что она не дает ему хода, затирает, завидует. Неприязнь перешла почти во вражду.

- Почему же она не рассталась с ним?

- Видимо, дорожила как специалистом. От нас и так люди уходят в кооперативы. Платим мало. Ушел технолог Вячин, компрессорщик Матляк, сейчас по договору нанялись куда-то руководитель нашего энергетического хозяйства Лагойда и тот же Назаркевич.

- А куда?

- В какой-то кооператив, не знаю названия... Вот так и живем. Затеял интересное дело с немцами и - на тебе...

- Что за дело?

Яловский стал рассказывать о поездке в Германию. А Скорик, слушая вполуха, подумал: "Неужто между Кубраковой и Назаркевичем в итоге произошло нечто такое, что?.." Наконец, спрятав бумаги в "кейс", он сказал:

- Мне придется сделать обыск в кабинете Кубраковой.

- Это уже ваши хлопоты, - ответил Яловский...

В приемной Кубраковой никого, кроме секретарши, не было. Она стояла у сейфа, вытаскивала папки, сортировала их и расставляла вновь в известном ей порядке. Солнце, бившее из окна, просвечивало ее рыжие локоны, и, казалось, они покрыты каким-то золотым лаком. Поздоровавшись, Скорик сказал:

- Светлана Васильевна, я буду делать обыск в кабинете Кубраковой, нужны понятые. Двое. Скажем, вы и пригласите еще кого-нибудь.

- Кого именно?

- Не имеет значения... Впрочем, можно бы товарища Лагойду.

- Хорошо, я позвоню ему...

В это время осторожно приоткрыв дверь, робко вошел немолодой мужчина и стоя на пороге, тихо спросил:

- Разрешите?

- Входите, Анатолий Филиппович.

- Я принес ключи Елены Павловны, - и он положил на столик возле пишущей машинки связку ключей.

- Спасибо, Анатолий Филиппович.

Уже уходя, мужчина поймал на себе взгляд Скорика, и тот заметил, как едва сдвинулись к переносице его брови. Что-то странное было в этом человеке, какая-то пружинистая сила ощущалась в нем, ее выказывала свободная походка. А странным, как понял Скорик, было лицо: совершенно лысый череп, непривычного цвета загар - не сезонный, что ли, а вроде постоянный, заполнивший каждую складочку, каждую морщинку, ну а главное зубы - ровные, белые, один в один, а десны по-юношески розовые, не осевшие от пародонтоза, не изувеченные никотином, - именно это прежде всего бросилось в глаза. Скорику показалось, что где-то он видел похожее лицо, а может именно этого человека. И когда тот, вежливо попрощавшись, вышел, Скорик вспомнил: в кабинете у старшего помощника прокурора области три-четыре года назад. Скорик зашел тогда по какому-то вопросу. Тот читал, листал бумаги, а человек этот сидел напротив. Скорик ждал, пока коллега освободится и разглядывал странное лицо визитера.

"Хорошо. Будем разбираться", - сказал помпрокурора, подняв голову, а когда посетитель ушел, пробурчал: "Сперва сажаем, потом выпускаем".

"Кто это?" - поинтересовался Скорик.

"В сорок пятом, после войны посадили за сотрудничество с немцами в Богдановске. А дело-то вот, - похоже, дохлое, - он показал тоненькую папку. - Буду сочинять представление в суд. Комиссия по реабилитации рассмотрела"..

- Светлана Васильевна, что за ключи вам принесли? - спросил Скорик. Сколько их вообще от приемной и кабинета?

- Три пары. Эти, - она указала на только что возвращенные, - всегда находятся у вахтера, запасные. Одна пара у меня. И еще одни постоянно у Елены Павловны. Личные.

- А этот человек, который принес?..

- Анатолий Филиппович? Наш ночной вахтер.

- Как его фамилия?

- Сердюк...

Запыхавшийся, быстро вошел Лагойда, - коренастый, плотный, пригладил светлые волосы над высоким лбом с глубокими залысинами.

- Заходите, Юрий Игнатьевич, - поднялся Скорик. - Я буду делать обыск в кабинете Кубраковой. А вы и Светлана Васильевна - в качестве понятых. Не возражаете?

- Чего уж тут возражать, как говорят, понятой - не нанятой, - слегка улыбнулся Лагойда, не заметив, как неодобрительно нахмурилась Света...

Скорик тщательно перебирал и просматривал каждую страничку - и те, что лежали на столе, и те, что в целлофановых папочках, выдвигал ящики, рылся в них. Лагойда и Света сидели рядом, сперва наблюдали за Скориком, затем о чем-то тихо переговаривались. Ничего не найдя, Скорик прошелся по кабинету, обозревая его, вернулся к столу и взялся, как за увлекательное чтение, листая перекидной календарь, начав с февраля. Все странички были исписаны памятками, зачеркнутыми быстрым росчерком шариковой ручки. Прочитывая их, Скорик удивлялся разнообразию всего, чем занималась и во что вникала Кубракова, но для него все это было чужим и чуждым, неинтересным. И только в одном месте - на листочке за 12-е мая заключенная в овал красным фломастером незачеркнутой осталась запись: "Вячину". Если рядом с другими записями имелись слова-комментарии "позвонить", "выяснить", "договориться", "встретиться" и прочие, то в этом случае значилась только фамилия. Вырвав листок, Скорик положил его в карман...