Правый пеленг - [83]

К моменту прибытия летного состава на аэродром в полк из Москвы прилетел представитель авиации дальнего действия генерал-майор Петрухин и поставил задачу нанести по вражескому аэродрому упреждающий удар. На бомбардировщики было подвешено по полторы тонны бомб, воздушные стрелки зарядили пулеметы, летчики проверили заправку баков топливом. Последние указания давал сам комдив Судариков, сухонький, энергичный генерал-майор с тонким пронзительным голосом, который было слышно не только строю, но и всему аэродрому. Генерал объяснял важность задачи, расхаживая вдоль строя, а за ним неотступно следовал заместитель подполковник Лебедь, высокий, краснолицый, рыжебровый офицер.

Судариков закончил свою напутственную речь и ушел на КП дивизии, где находился Петрухин, ожидавший из Москвы приказ на вылет. Прошло около часа, а комдив все не возвращался. Видимо, начальство ломало голову о времени удара. Надо было так подрассчитать, чтобы угодить в самый «час пик», перед взлетом фашистских самолетов.

Шел шестой час вечера, а команды на вылет даже разведчику погоды не поступало. Экипажам надоело ждать, и они потянулись к машине командира полка. Здесь же расхаживал и замкомдив подполковник Лебедь, начальническим взглядом посматривая вокруг, но оставаясь ко всему безучастным. Александр знал замкомдива еще до войны. Служил он в полку, командовал второй эскадрильей, правда, очень мало: вскоре его взяли в корпус инспектором по технике пилотирования. И вот уже в тридцать два года он замкомдив, подполковник. В свой родной полк он приезжал часто, летал с летчиками на проверку их техники пилотирования, на допуск к ночным полетам и в сложных метеоусловиях.

Александр в эту ночь должен был лететь осветителем цели – значит, взлетать первым, не считая разведчика погоды, и потому неясность со взлетом беспокоила его больше всего. Он подождал-подождал и тоже не выдержал – зашагал к командирскому самолету, благо он находился в сотне метров. Ваня Серебряный был уже там и рассказывал какую-то байку – летчики весело хохотали. Не смеялся лишь Меньшиков. Когда Серебряный кончил, подполковник озабоченно посмотрел на свои наручные часы и сказал с досадой в голосе:

– Если до восемнадцати не взлетим, можно будет снимать бомбы.

– Это почему же? – услышал его Лебедь и остановился около командира полка.

– Потому что после двадцати одного часа на Армавирском аэродроме ни одного самолета не останется, – уверенно ответил Меньшиков и пояснил: – Немцы – народ педантичный, во всем любят точность, даже на войне строго соблюдают распорядок дня. Ужин – ровно в девятнадцать ноль-ноль. В двадцать ноль-ноль – последние указания на полеты. Еще полчаса уйдет на подвеску бомб, проверку оружия и техники. Итак, взлет – в двадцать один ноль-ноль. От нас до Армавира три часа лету, вот и прикинь, когда нам взлетать.

«Действительно, – подумал Александр, – простая и убедительная арифметика, а начальство голову ломает…»

– Резонно, – согласился Лебедь. – Чего же ты молчишь? Надо пойти подсказать начальству.

– Пойти, – усмехнулся Меньшиков. – Начальство поучать что тигра щекотать…

Александр уважал Меньшикова, был за многое ему благодарен, считал его рассудительным, мудрым человеком, и такое умозаключение поразило его: решается судьба Бакинской и Грозненской нефти, а подполковника, видите ли, беспокоит, как бы не задеть самолюбие начальников.

– Н-да, – неопределенно протянул Лебедь, то ли осуждая Меньшикова, то ли соглашаясь с ним. И тоже усмехнулся: – Что ж, придется мне пострадать за общее дело. – Он надвинул фуражку на лоб, словно готовился к встрече с ураганом, и зашагал в сторону КП дивизии. И все, кто слышал этот разговор, видел Александр, были на стороне замкомдива. Лебедь вырос в глазах даже тех, кто относился к нему с неприязнью, особенно после того, как через несколько минут вернулся и дал команду экипажам на вылет.

Первым взлетел разведчик погоды, он пошел по отвлекающему маршруту, а спустя десять минут – Александр. Какой это его боевой вылет? Восьмидесятый, сотый? После гибели Риты и отца он не считал вылеты, летал и летал: на бомбежку Харьковского тракторного завода, где немцы наладили ремонт танков, на уничтожение переправ и железнодорожных мостов, скопление эшелонов на железнодорожных станциях, на воздушную разведку, на отвлечение огня ПВО противника, на освещение целей САБами и на многое другое. Он выпрашивал у Меньшикова самые сложные задания, и ни разу ему в душу не закралась тревога об опасности, будто не было ни вражеских истребителей, ни зенитных орудий. И удивительное дело – за полгода напряженной огненной страды ни один снаряд серьезно не повредил его машину, ни один истребитель не вышел на дерзкую неотразимую атаку. А сегодня, когда руководитель полетов скомандовал: «Сорок пятый, вам взлет!», – тревога холодком вдруг обдала сердце.

Александр понимал: лететь первым – не только большая ответственность, но и большая опасность. И первый, самый плотный, заградительный залп твой, и прожектора, и истребители… Правда, на его счету таких «первых» было около десятка, но в этот раз он испытывал какое-то напряжение, непонятное волнение. И штурман притих, слова не вымолвит; на земле ему сам черт не брат, а тут, видно, не до шуток И в самом деле – надо угол сноса рассчитать, ориентировку вести, следить, чтобы не подошел вражеский истребитель.