Правый пеленг - [73]

– Петровский ночью вернулся из Краснодара. Звонил начальнику, я дежурила на коммутаторе. Сказал, что побывал и в школе и что все оказалось, как он и предполагал. Думаю, это о тебе. – Слезы полились у нее из глаз.

– Успокойся. – Он прижал ладони к ее щекам. – Это еще ни о чем не говорит. Ты же знаешь, я ни в чем не виноват, поэтому ты зря волнуешься. Поезжай.

– Береги себя. – Она еще раз поцеловала его и, вытирая на ходу глаза, побежала к машине.

«Так вот почему Петровский потребовал новое объяснение, – мелькнула у него догадка. – Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Жаль, очень жаль…»

Агеев вышел от Петровского с красным и мокрым от пота лицом, будто в парной побывал, выдохнул из груди воздух и сказал облегченно:

– Капитан велел на самолет идти. Сказал, что сейчас подойдет туда.

Александр ничего не понимал.

– А объяснительную?

Агеев пожал плечами.

– Он про твою знакомую пытал: о чем вы говорили, часто ли встречались. Будто на курорте тут…

Я ему так и сказал. Еще о Серебряном спрашивал, почему мы в госпиталь его отправили. – Сержант внезапно замолчал: с аэродрома донесся рев моторов. – Никак наш?

– Похоже. Идем.

Агеев повеселел.

– Какой-то чокнутый наш опер. Что мы – враги штурману… или той девушке? – Сержант достал из кармана комбинезона кусок хлеба с салом, разделил пополам и протянул лейтенанту. Аппетитно стал жевать. – Никогда не едал такого вкусного хлеба и сала.

А у Александра, несмотря на то что в ужин он почти ничего не ел и не завтракал, кусок не лез в горло. Почему Петровский послал их на самолет, не стал ждать объяснительной? Что он задумал?

Откуда-то сверху донесся гул самолета. Александр и Агеев подняли головы – над аэродромом снова кружил «фокке-вульф». И ни одного выстрела зениток – все снялись со своих мест.

– Наш самолет, наверное, увидел, – высказал предположение сержант.

– Возможно, – согласился Александр.

– Как бы на взлете он нас не шандарахнул!

– Если взлетим, не шандарахнет.

Моторы на их бомбардировщике действительно работали. Впереди стоял техник и махал рукой: быстрее, быстрее!

Летчик и воздушный стрелок прибавили шагу.

Бомбардировщик стоял уже не на козлах, а на толстенных березовых протезах, подрагивающих от рокота моторов. Сбоку расхаживал заместитель командира полка по политической части майор Казаринов в летном обмундировании с планшетом через плечо.

– Где вы застряли? – недовольно спросил майор у Александра, стараясь перекричать шум моторов. – Минут десять уже молотят, – кивнул он на винты. – Быстро в кабину и по газам. Я колодки уберу.

Техник с механиком начали быстро сворачивать инструмент.

Александр поднялся на крыло, заглянул в пилотскую кабину и ахнул: приборная доска зияла пустыми глазницами – ни указателя скорости, ни высотомера, ни вариометра, ни авиагоризонта. Даже лобовое стекло снято. Те, кто улетал рано утром, посчитали, что судьба этого бомбардировщика предрешена, и раскурочили его до основания. Оставили только «пионер» – указатель поворота и скольжения, компас да термопару – прибор температуры головок цилиндров. На последнем взгляд задержался, и у Александра, кажется, зашевелились на голове волосы: стрелки термопар обоих моторов отклонились вправо до упора; значит, температура головок цилиндров выше 300°, а положено не более 140. Значит, моторы вот-вот заклинит. Взлетать нельзя ни в коем случае. Надо немедленно их выключить, дать им остыть, а уж потом готовиться к взлету.

Александр потянулся было к лапке магнето, но в последнюю минуту подумал, что надо поставить в известность Казаринова. Майор по жесту догадался, чего хочет летчик, и категорично замахал рукой – ни в коем случае, – показал в угол капонира, где раньше лежали баллоны со сжатым воздухом; теперь их там не было. Ну, конечно же моторы запустить нечем. Придется взлетать на перегретых. Что из этого выйдет? Да еще с таким шасси. Нет, чужими жизнями рисковать он не имеет права. Александр спрыгнул на землю.

– Что еще? – подошел к нему Казаринов.

– Моторы перегреты, взять на борт никого не могу.

– Хорошо, взлетайте один. Авиаспециалисты и стрелок отправятся наземным эшелоном.

Как из-под земли появился капитан Петровский.

– Идите к самолету, – кивнул ему Казаринов на У-2. – Я сейчас выпущу Туманова – и полетим.

– Я с ним полечу, – указал взглядом на Туманова Петровский, – ведь он без штурмана.

«Боится, сбегу, – мысленно усмехнулся Александр и пожал плечами. – Что ж, лети, за твою жизнь я переживать не буду». Он энергично забрался в кабину, расправил под собой лямки парашюта, хотел было по привычке пристегнуть их, но передумал: все равно парашютом воспользоваться не удастся – высоту он более ста метров набирать не станет.

Петровский уселся на место Серебряного, обернулся к Александру, показал большой палец: все, мол, в порядке.

Александр дал команду убрать из-под колес колодки. Пока техник вытаскивал тяжелые треугольные чурбаки, он пристегнулся ремнями, надел шлемофон и знаком заставил сделать то же оперуполномоченного. Петровский с трудом натянул на свою большелобую квадратную голову маленький шлемофон Вани Серебряного.

Казаринов указал рукой направление взлета («Пошел!»), и Александр толкнул сектора газа вперед. Моторы взревели, и бомбардировщик стронулся с места. Совсем некстати вспомнился вопрос Ирины: «Почему ваши самолеты всегда взлетают под гору?» Вот ведь какая ирония судьбы: Ирина спрашивала для себя, а решать эту задачу практически приходится ему. Ранее он и не обращал внимания на то, что аэродром с покатом – для «здорового» самолета это существенного значения не имело, – а для такого «инвалида» – сущая проблема. Ко всему и ветер не шелохнет. Итак, под гору…