Правосудие во имя любви - [50]

— Преподобный Дженнингс у себя? — спросила Кейт, заставив себя улыбнуться.

— Да, у себя. Вам назначен прием, мисс?..

— Нет, не назначен.

Не сказав ни слова более, Кейт повернулась и пошла к двери, на которой красовалась медная пластинка: «Преподобный Томас Дженнингс».

— Постойте, мисс… — кудахтала секретарша. — Нельзя же просто так врываться…

Оставив этот призыв без внимания, Кейт толчком распахнула дверь и вошла в кабинет. Оказавшись внутри, она закрыла дверь, а затем прислонилась к ней и вгляделась в человека, сидевшего за столом.

В кабинете воцарилась долгая напряженная тишина.

Наконец, Томас встал; глаза его сузились.

— Кейт?..

Его низкий голос слегка дребезжал.

— Да, Томас, — сказала она, вполне владея собой, хотя была уверена, что внутри у нее что-то оборвалось.

Годы, конечно, изменили его, но в самой малой степени; возможно, свою роль сыграла здесь современная косметическая хирургия. Не мог же он допустить, чтобы его телевизионная паства увидела морщины вокруг глаз пастыря. В броской и экстравагантной одежде он был все еще по-мальчишески красив. Холодные черные глаза подчеркивали совершенство точеных черт его лица и улыбки, за которыми — как это хорошо было известно Кейт — скрывалась душа гадкой рептилии.

Теперь, когда Кейт смотрела прямо ему в лицо, она увидела, что на этом лице отражались удивление и неприязнь. И еще кое-что: страх.

— Какого дьявола тебе тут понадобилось?

Прежде чем она успела ответить, Томас вышел из-за стола; его лицо словно окаменело. Он задал другой вопрос:

— И вообще, как ты сюда попала?

— Очень просто, вошла и все.

— Ну тогда выйди вон и все. Ты мне здесь ни к чему.

— Это очень плохо, — невозмутимо заверила его Кейт, — потому что я не намерена никуда уходить, пока ты не ответишь на некоторые вопросы.

Томас с трудом проглотил слюну.

— У тебя нет никакого права вот так заявляться ко мне в офис, как к себе домой, и еще рассчитывать, что я буду прыгать через обруч по твоей команде. Кроме того, через пять минут у меня совещание.

— Отмени его.

— Что? Ты рехнулась!

— Отмени его, — повторила Кейт.

Она не повышала голоса, но в ее тоне было нечто, что заставило Томаса отступить на шаг.

— Ты мне угрожаешь?

— Да, похоже на то.

— Я бы не советовал.

— Меня совершенно не интересует, что бы ты мне советовал или не советовал. Мы будем играть по моим правилам, потому что это моя партия, а не твоя.

Томас внезапно рассмеялся фальшивым смехом.

— Ах-ах-ах, вы только посмотрите на нее! Невинная крошка с лучистыми глазками отрастила себе длинный и острый язычок и сильно пообтесалась. Ты стала просто классной штучкой. — Он некоторое время помолчал, обшаривая ее взглядом сверху донизу. — М-м-м, кто знает? В других обстоятельствах я был бы не прочь снова получить удовольствие от твоего восхитительного тела. Что ни говори, а это не будет выглядеть так, как будто я впервые пробую это лакомство на вкус.

Ледяной холод отвращения сковал сердце Кейт. На этот раз она не позволит ему перехватить инициативу или вывести ее из себя, на что он явно рассчитывал и в чем он неизменно преуспевал раньше. Она уже не была запуганной, томящейся от любви девочкой-подростком, которая ловила каждое его слово с безграничным доверием и восторгом.

— Я не за тем пришла, чтобы беседовать на эти темы, — сказала Кейт с подчеркнутой мягкостью. — Ты ведь меня понимаешь, правда?

Томаса кинуло в испарину. Она заметила, как заблестел у него лоб, и его растерянность доставляла ей удовольствие. Она продлила бы эту словесную пытку до максимума, если бы не понимала: невозможно не замараться самой, пробыв в его обществе больше, чем это действительно необходимо.

— Деньги? Ты хочешь денег? Если да…

Внезапное движение Кейт от двери заставило его замолчать. Она шла к нему.

— Нет, я пришла не за деньгами.

— Тогда, черт побери, чего тебе надо?

Глаза Кейт выражали всю меру ее презрения, но голос не дрогнул:

— Ах-ах-ах, святой отец, такие слова в устах служителя Божьего! Что подумали бы ваши почитатели, если бы могли вас сейчас услышать!

Кровь бросилась ему в лицо; кулаки судорожно сжались.

— Моих почитателей сюда не припутывай. — Его голос задрожал. — Хватит с меня твоих дурацких шуточек. Я могу заставить тебя пожалеть об этом.

— Но не так сильно, как придется пожалеть тебе.

— Нечего меня стращать.

Презрение Кейт становилось все глубже.

— О, вот оно как? Больше тебе не удастся скрывать свои грешки. — Она подошла почти вплотную. — На сей раз ты не выкрутишься.

Он снова отступил.

— Не понимаю, о чем ты?

— Нет, понимаешь. Речь идет о нашем ребенке, Томас. О ребенке, которому мы вместе дали жизнь.

Его нижняя губа задергалась, но он прикусил ее, чтобы унять дрожь.

— Да будь ты проклята, я же сказал тебе тогда, чтобы ты не смела больше заикаться об этом.

— Мне нужна правда.

— Насчет чего? — свирепо спросил он; его бегающие глаза метались от одной стенки кабинета к другой.

— Насчет нашего ребенка! Ты, д… — Кейт запнулась; она не могла себе позволить произнести вслух это грязное слово. Овладев собой, она продолжала: — Ты бросил ее в мотеле.

Последняя фраза была холодной констатацией факта.

— Вранье, — заявил он.