Право последней ночи - [43]

Ванька подскочил с воплем, не сразу сообразив, проснулся он или нет. Тесная пещерка из соломы оказалась затянута едким дымом, и в ней было не то что тепло — жарко. Заложенный выход как-то подозрительно отливал оранжевым. Пару секунд Ванька, откашливаясь и прикрываясь рукавом, не мог понять, откуда этот свет, а потом из дымящейся соломы вырвался язык пламени. И еще один. И еще.

Заорав, Ванька попятился вглубь пещерки, и на него тут же стали падать пучки соломы. Огонь весело трещал, пожирая легкую добычу. В дикой панике, задыхаясь от дыма, Ванька стал, ломая ногти, рвать сухие стебли, копая новый ход, но быстро понял, что это займет слишком много времени. Под ногой забренчал автомат. Подхватив его, Ванька зажмурился, оттолкнулся ногами и, пробив телом заложенный выход, вывалился наружу и начал кататься по снегу. Все ему казалось, что он горит.

Когда Ванька, наконец, откашлялся и отдышался, размазывая по щекам сажу и копоть, скирда уже полыхала. Яркое пламя, плюющееся в небеса снопом оранжевых искр, заставило отступить подкрадывающуюся ночь. Подкопченный Ванька зло таращился на гигантский костер, не зная, что делать дальше. Видимо, в растрепанных чувствах он не потушил окурок, и тот, медленно тлея, подпалил солому. Теперь, помимо рукавиц и тулупа, в число потерь вошли еще и отнятый мобильник и армейская шапка.

Если его ищут, этот факел увидят за несколько километров, и тогда дела плохи. Можно залезть в другую скирду, но там точно найдут. Подумав, Ванька решил вернуться на трассу. Отряхнув снег, он встал, поднял куцый воротник подстежки, забросил на плечо автомат и вдруг застыл в растерянности.

Метель, плотная, как рыбацкая сеть, полностью скрыла дорогу. Увидеть ее в кромешной тьме было невозможно. Перепуганный Ванька начал оглядываться по сторонам, пытаясь понять, с какой стороны подошел к своему сгоревшему убежищу, но из-за той паники, когда он носился вокруг костра, сбивая с одежды мнимый огонь, парень совершенно потерял направление. Щурясь, Ванька всмотрелся во мрак, надеясь найти другие скирды, припомнив, что его стояла первой, и наконец с облегчением вздохнул. Обозначив направление, он поправил ремень своего АКС и неуклюже зашагал прочь от огня обратно к дороге.

Идти пришлось почему-то слишком долго. Медленно передвигая ноги в тяжелых валенках, Ванька натужно дышал, пытаясь разглядеть во тьме огни трассы, даже не подозревая, что идет в противоположную от нее сторону. На короткий момент в его замерзающей голове мелькнула мысль, что под ногами вроде бы как запорошенный снегом лед, а те спуски и подъемы, на которые он карабкался, скорее всего, берега реки, но это соображение быстро ушло, задавленное паникой. Страх медленно сдавливал своими кольцами, словно голодный удав, и когда Ванька всерьез задумался о том, чтобы вернуться к еще виднеющемуся кострищу, где-то далеко впереди мелькнул огонек.

С трудом протиснувшись сквозь приоткрытую дверь, Алексей нагнулся, пытаясь разглядеть в темноте, куда ступает. Позади слышалось сопение Ольги, которая тоже лезла внутрь, слишком напуганная, чтобы оставаться в сенях.

— Что там? — хрипло спросила она, зависая над ним.

— Не знаю. Посвети.

Она чиркнула кресалом. Тусклый огонек зажигалки слегка отодвинул тьму к углам, высвечивая крохотную кухоньку, загроможденную большой русской печью, столом и чем-то вроде старомодного буфета. На полу валялись какие-то коробки и тюки, а дверь подпирал сдвинутый Алексеем железный сундук, об угол которого Ольга тут же стукнулась ногой и громко охнула.

— Что? — испугался Алексей.

— Ничего. Ударилась.

Она отступила к стене и стала шарить по косякам и рядом, выискивая выключатель, и очень быстро нашла, надавив кнопку в отчаянной надежде.

Свет, разумеется, не зажегся. Даже пытаться не стоило.

Алексей тем временем, спотыкаясь и шипя сквозь зубы матерные ругательства, пробрался к столу, шаря по нему руками. От его силуэта на стену падала неверная скачущая тень, жуткая и потусторонняя, как неведомый зверь бабай, которым Ольгу пугали все детство.

— Тут вроде бы свечка есть, — сказал Алексей, побренчав чем-то металлическим. — Да, точно. Дай зажигалку.

Она вытянула руку вперед, и, когда отдавала ему «Зиппо», их пальцы на миг соприкоснулись.

Пальцы Алексея оказались горячими, и это ее удивило. Чудилось, что все в этом доме превратилось в лед, даже они сами, непрошеные гости, были выдолблены из него, словно в замке Снежной Королевы. Не хватало только разбросанных льдинок, из которых требовалось сложить слово «вечность».

Он чиркнул зажигалкой и поджег фитиль, отчего в кухоньке стало гораздо светлее. Ольга обессилено уселась на сундук и, ежась, принялась разглядывать помещение.

Кухонька была маленькой, как в большинстве деревенских изб, на три окна, в двух из которых почему-то царила непроглядная тьма, и только в одном, странно узком, словно рассеченном пополам, на фоне потемневшего неба виднелось снежно-белое кружево изморози. Тупо смотря в черные провалы, Ольга не сразу сообразила, что два окна закрыты ставнями, а в третьем они одну створку отворили сами. Слева, рядом с печью, притулилась старенькая, невероятно замызганная газовая плита, справа, у стола, древний холодильник. У печи стояла лавка и раздутая алюминиевая фляга с обледенелым боком, а позади, за шторкой, виднелся допотопный рукомойник. Помимо входной, в кухоньке была еще одна плотно запертая, разделенная на две половинки филенчатая дверь, выкрашенная темной краской. На полу лежали круглые домотканые половики, вроде бы в красных тонах, но разглядеть цвет мешал тусклый свет и, вероятно, грязь. На стене в большой раме висел целый набор фотографий и икона, но, чтобы рассмотреть ее, пришлось бы встать, а Ольга этого делать не хотела, да и не могла. Какая разница, икона ли это, и уж точно безразлично, кто там, на темных снимках, люди или призраки.