Право на жизнь - [9]

О с т а п ч у к. Посадил.

П е т р о в и ч. Что выходит из этого?

О с т а п ч у к. Добро мы должны делать друг дружке?

П е т р о в и ч. О, допер наконец! А у нас так: пока самого жареный петух в зад не клюнет, до тех пор только чешемся да молча сочувствуем!

С т е п а. Ладно, Петрович, может, я действительно дурной по молодости… Объясни мне тогда. Одной рукой Нинка-буфетчица Сысою Васильевичу жизнь спасала, но другой же воровала?

П е т р о в и ч. Ну…

С т е п а. Так или нет?

П е т р о в и ч. Говори мысль.

С т е п а. Что в таком случае получается? Нинка сделала добро одному Сысою Васильевичу, зато сотне другим — зло. Воровала у людей трудом добытую копейку! Сысой Васильевич не просто «дядя Петя с Боготяновской улицы», он еще участковый, лейтенант милиции! Он призван по долгу службы защищать закон, а не поддаваться личным чувствам!

К о л я - т а н к и с т. Хорошо говоришь, Степан! (Бешено.) По ворью — крупнокалиберными!..

П е т р о в и ч. Тебя когда-нибудь били свинцовой трубой по голове, Степа?

С т е п а. Это уже из другой оперы!

П е т р о в и ч. Все из той же. Дело тут не в Нинке, черт с ее разбавленным пивом! Дело в самом Сысое. Она, как ни крути, жизнь ему спасла, а он ее — за решетку!

С т е п а. Долг выполнял!

П е т р о в и ч. Долг-то он выполнит, а как сам дальше жить станет? Сысой сжег протокол обыска, зато человеком внутри себя остался.

С т е п а (ядовито). А Нинка пусть ворует и дальше. Хорошая, арифметика!

П е т р о в и ч. Далась тебе эта Нинка!.. Ее теперь пусть другие милиционеры ловят. (Помолчав.) Да и Нинка после такого случая сто раз подумает, прежде чем взяться за старое.

О с т а п ч у к (с тоской). Жена меня поедом ест.

П е т р о в и ч. Язык почешет и забудет.

О с т а п ч у к. Хорошо вам рассуждать, а я двадцать лет прослужил в милиции без единого взыскания, а ухожу с позором…

П е т р о в и ч. Неправда, Сысой. Человеком уходишь. А во-вторых, у каждого из нас или было, или будет такое в жизни. Вот на нашей улице разное болтают за моей спиной. Гадают, за что я во время войны загремел под трибунал… А судили меня примерно за то, за что тебя сегодня выгоняют из милиции… Когда мы Ростов освободили, поймали там одного полицая. Мой младший братишка, сука, оказался им. И надо было так случиться, что мне же приказали его в расход вывести.

С т е п а (ахает). Братана?!

К о л я - т а н к и с т. На войне и не такое бывало.

О с т а п ч у к. Да, судьбы сплетение…

П е т р о в и ч. Что темнить теперь — сам я это и подстроил. В трибунале не знали, что мы сродственники. Мать с Лешкой, его Алексеем звали, одна у нас была, а отцы разные. Ну, и фамилии соответственно.

К о л я - т а н к и с т. Разве ты в трибунальском взводе служил?

П е т р о в и ч. Старшиной в комендатуре, после второго ранения. Из госпиталя выписали, и там долечивался вроде бы. А так всю дорогу в полковой разведке. Лешку я случайно увидел в комендатуре, когда его конвоиры по коридору вели… Трибунал приговор определил, я вызвался добровольцем привести его в исполнение.

К о л я - т а н к и с т. Рассказывают, взводом расстреливали?

П е т р о в и ч. По-разному бывало. Кого взводом, кому пулю из нагана в затылок.

С т е п а. Неужели были добровольцы на такое дело?

П е т р о в и ч. Находились любители. За добровольное участие доппаек полагался и сто пятьдесят граммов опять же.

О с т а п ч у к. Неужто в брата стрелял?

П е т р о в и ч. Я старшим в доме был. Еще мальчонком Лешку на руках баюкал, пока мать в поле работала… Ну, вывез я его, подлеца, за город на полуторке, отвел в овраг, чтоб шофер не видел, пальнул в небо пару раз, дал Лешке по шее за гадство его полицейское да и отпустил за Дон… На другой день Лешку опять словили в какой-то станице и там шлепнули. А я под трибунал загремел. Сперва тюрьма, потом штрафная…

О с т а п ч у к (с острым любопытством). Не жалеешь теперь, что жизнь себе сломал?

П е т р о в и ч (не сразу). На душе у меня чисто и светло. А на хлеб я всегда себе заработаю.

Пауза.

К о л я - т а н к и с т. Сколько у тебя ранений?

П е т р о в и ч. Четыре. Два тяжелых.

К о л я - т а н к и с т (с уважением). Кровью, значит, смыл. У меня только два, и в танке горел…

Молча курят.

Вбегает возбужденный  Л ё к а.

Л ё к а. Жора-дядя!.. Жора-дядя!..

Д я д я  Ж о р а  Е г и я н ц (очнувшись от дремоты). Что хочешь, Лёка?

Л ё к а (показывает в сторону разрушенного дома). Там!..

Д я д я  Ж о р а  Е г и я н ц. Не понимаю тебя, Лёка.

Л ё к а. А-а-а!.. (Бросается к сидящим на бревне мужчинам, хватает их за руки, пытается поднять. Умоляюще.) Там!..

С т е п а (смеется). Фрица там живого увидел?

К о л я - т а н к и с т. Иди гуляй, Лёка. Тут разговор.

П е т р о в и ч. Там кто-то есть, да, Лёка?

Л ё к а (с отчаянием). Там!!!

П е т р о в и ч. Что-то стряслось. (Поднимается.) Пойдем глянем, Сысой?

О с т а п ч у к (с горечью). Меня теперь это не касается…

КАРТИНА ВТОРАЯ

Все тот же длинный летний вечер. Темнеет. Развалины дома. Прижавшись спиной к стене, стоит  А р ш и к. Напротив него, закрывая пролом на улицу, — М и ш а н я.

А р ш и к (горячо). Вот те крест, Мишаня, завтра твои сапоги будут готовы!

М и ш а н я (укоризненно)