Право на жизнь. История смертной казни - [20]

Мы, естественно, не можем оценить количество человеческих жертвоприношений в мировой истории, приходится ограничиваться предположениями: возможно, они происходили «в крайних случаях», «в экстремальных ситуациях» – или же, наоборот, «достаточно часто», «регулярно». Но все же ясно, что человеческие жертвоприношения совершались повсюду, едва ли не во всех культурах. Там, где мы не располагаем реальными историческими доказательствами, следы убийств остались в легендах и мифах.

Мало того, мы понимаем, что во многих случаях это были убийства невероятно жестокие, сопровождавшиеся пытками или просто излишним насилием. Человека из Линдоу можно было убить двумя ударами по голове или задушить, а его и били по голове, и перерезали ему горло, и душили, и сломали шею и ребро. Он сопротивлялся? Или это была часть какого-то жестокого обряда? Вполне вероятно – во всяком случае, в более близкие к нам времена, когда многие жертвоприношения уже описывались, они тоже часто оказывались крайне мучительными. Людей пытали, сжигали, сажали на кол, разрывали на части (как поступили вакханки с царем Пенфеем) – примеров столько и они порой так ужасны, что возмущение Берналя Диаса и Диего Дурана жестокостью ацтеков может показаться наивным.

Так в чем же дело? Неужели вся человеческая цивилизация – это просто тонкий покров, скрывающий стремление к ужасающей жестокости, к мучению невинных людей?

Вспоминается жуткий образ, созданный в романе Томаса Манна «Волшебная гора». Главный герой – молодой простодушный юноша Ганс Касторп – оказывается в туберкулезном санатории в Швейцарии, в странном замкнутом мирке, на «волшебной горе», которая превращается в символ всей умирающей европейской цивилизации. В какой-то момент герой видит пугающий сон, где он попадает в дивную страну, пронизанную ощущением красоты и свободы:

Это было южное море, синее-синее, взблескивавшее серебристой рябью; чудно красивый залив, с одной стороны открытый в подернутые дымкой дали, с другой – опоясанный цепью гор, чем дальше, тем тусклее голубевшей, залив с островами, на которых вздымались пальмы и во тьме кипарисовых рощ светились белые домики.

И этот солнечный край, и эти легко доступные высокие берега, и эти веселые скалистые водоемы, так же как и само море, вплоть до островов, возле которых сновали лодки, все, все было полно людей; люди, дети солнца и моря, были повсюду, они двигались или отдыхали, разумно резвая, красивая молодая поросль человечества. Сердце Ганса Касторпа, глядевшего на них, раскрывалось, до боли широко раскрывалось от любви[45].

Но вот, оставив за спиной веселых прекрасных юношей и красивых девушек, молодую мать, кормящую младенца, и еще множество гармоничных и привлекательных людей, герой попадает во сне в огромный, тяжеловесный храм, где среди множества колонн он видит изваяние двух богинь. А во внутреннем помещении храма его взгляду открывается нечто совершенно иное:

Две седые старухи, полуголые, косматые, с отвислыми грудями и сосками длиною в палец, мерзостно возились среди пылающих жаровен. Над большой чашей они разрывали младенца, в неистовой тишине разрывали его руками, – Ганс Касторп видел белокурые тонкие волосы, измазанные кровью, – и пожирали куски, так что ломкие косточки хрустели у них на зубах и кровь стекала с иссохших губ. Ганс Касторп оледенел. Хотел закрыть глаза руками – и не мог. Хотел бежать – и… не мог. За гнусной, страшной своей работой они заметили его и стали потрясать окровавленными кулаками, ругаться безгласно, но грязно и бесстыдно.

Неужели это и есть образ нашей цивилизации, построенной на крови и жестокости, да еще к тому же освящавшей эту жестокость? Стоит ли удивляться тому, что рядом с жертвоприношениями существовали ничуть не менее жестокие казни?

Сопровождение в мир иной

Попробуем разобраться в том, как жертвоприношения связаны с казнями. Для начала – зачем вообще людей приносили в жертву?

Первый, наверное, легче всего поддающийся логическому объяснению вариант – чтобы просто переправить их из одного мира в другой. Когда правитель или знатный человек уходил в царство мертвых, он не лишался ни жизни, ни статуса – просто перемещался в иное пространство. А значит, с ним отправляли вещи, оружие, коней – а заодно и слуг, и жен. Сыма Цянь в своих «Исторических записках» рассказал о похоронах великого императора Цинь Шихуанди. Сегодня он ассоциируется у нас прежде всего с терракотовой армией, охранявшей покой правителя две с половиной тысячи лет. Но, кроме глиняных воинов, под землю отправились и живые люди.

Прежде всего, убили часть огромного императорского гарема. Те наложницы, у которых не было детей от императора, очевидно, должны были просто покинуть дворец, но «Эр-ши [Новый император] сказал: "Всех бездетных обитательниц задних покоев дворца покойного императора прогонять не должно" – и приказал всех их захоронить вместе с покойником. Погибших было множество». Кроме того, как тоже часто поступали правители в разных частях света, «когда гроб императора уже спустили вниз, кто-то сказал, что мастера, делавшие все устройства и прятавшие [ценности], знают все и могут проболтаться о скрытых сокровищах. Поэтому, когда церемония похорон завершилась и все было укрыто, заложили среднюю дверь прохода, после чего спустили наружную дверь, наглухо замуровав всех мастеровых и тех, кто наполнял могилу ценностями, так что никто оттуда не вышел. [Сверху] посадили траву и деревья, [чтобы могила] приняла вид обычной горы».