Право ходить по земле - [7]

— Всё. Можно ехать. — Он сел верхом на стул, достал пачку сигарет, протянул Тихонову.

— Спасибо, не курю. Далеко собираетесь?

— Талнах, Северный Таймыр. Гидростанцию и металлургический комбинат пускать будут. Там-то всё в порядке, а вот у вас как — по-прежнему ничего?

— Ноль. На вас надеюсь — думаю, поможете. Вы когда последний раз Аксёнову видели?

— В понедельник, около пяти.

— Потом она ушла?

— Нет, я ушёл первым. Таня ещё оставалась. Я её звал ужинать — она сказала, что ей надо поработать.

— Больше никого в отделе не было?

— Нет. Собственно, заходил Беляков. Но он в понедельник был «свежей головой», так что в отделе почти не показывался.

— Как это — «свежей головой»?

— На каждый номер выделяется человек, который приходит, когда вёрстка номера уже готова и вылавливает из него «ляпы».

— Понятно. Вы не обратили внимания, какое у Тани было настроение в этот день?

Стёпичев пожал плечами:

— Трудно сказать. Вроде бы нормальное. Она ведь вообще была очень спокойной.

— Спокойной или флегматичной?

Стёпичев взмахнул сигаретой:

— Это, знаете ли, только в школьном учебнике люди разбиты на четыре подкласса: флегматики — холерики, меланхолики — сангвиники. В жизни сложнее подогнать человека под эти рамки. Таня была обычной молодой женщиной — весёлой, добродушной. И, кроме того, когда вот так внезапно погибает близкий человек, в первое время почему-то уходит из памяти самое главное. Мелочи какие-то остаются, пустяки.

— Вы не знаете, были у неё враги?

— Не думаю. Недоброжелатели какие-нибудь, наверное, как у всякого человека, были. Но такие, чтобы убить, — вряд ли.

— А что она в понедельник днём делала?

— Сейчас подумаю. Дай бог памяти. Так, с утра она писала отчёт о командировке…

— Простите, а когда она приехала из командировки?

— В субботу утром. Таня ездила на лавсановый комбинат в Ровно, неделю там была. Привезла очерк. Да! Говорила, что нашла какой-то поразительный материал для рубрики «На моральные темы», но что-то ей ещё должны были не то прислать, не то она должна была проверить. Я сам был в закрутке и как-то пропустил это мимо ушей. Да оно, собственно, сейчас уже не имеет значения…

Стас спросил как бы между прочим:

— Аксёнова не замужем?

— Нет. У неё был один человек. Не знаю даже, как его назвать, — жених, что ли.

— Вы о Ставицком говорите?

Стёпичев взглянул на него удивлённо:

— А вы уже о нём знаете?

— Пока очень мало. Я как раз и хотел что-нибудь интересное о нём узнать.

— Да ничего, по-моему, в нём нет интересного! Актёр! Таким всю жизнь не хватает одной роли, чтобы стать знаменитыми.

— Я хочу вам напомнить — мы об обстоятельствах убийства почти ничего не знаем. Нам лишь известно, что Таню убил высокий молодой человек в тёмном пальто с чемоданчиком в руке, — сказал спокойно Стас.

— Во-первых, Ставицкий ходит в сером пальто, а во-вторых, я не верю, что он может быть к этому причастен.

— Во-первых, я вам не сказал, что подозреваю Ставицкого, — мне просто надо лучше знать людей из окружения Аксёновой. А во-вторых, в уголовном розыске «Не верю!» — это не аргумент. Мы предпочитаем факты.

— Видите ли, я его не люблю и не могу быть объективным. А вам необъективность сейчас может только навредить. Да и действительно я его очень мало знаю. Встречался с ним несколько раз, и мне он не понравился. По-моему, просто хлыщ, который дома снимает с себя интеллигентность, как пиджак. Мне иногда казалось, что Таня его терпит, потому что дала себе слово сделать из него человека. А может быть, я и неправ, не знаю…

2.

Беляков вошёл в комнату стремительно, рывком. В руках он держал сырой ещё оттиск газетной полосы. Беляков был очень мал ростом, очень прям, очень озабочен.

— Здравствуйте, товарищ Тихонов. Я — прямо из типографии.

Стас встал, шагнул навстречу.

— Сидите, сидите. Вот здесь мы даём Танин очерк, который она привезла из командировки.

На желтоватом листе бумаги выстроились колонки сереньких букв, аккуратно огибая белые пятна, куда втиснутся клише фотографий. Сбоку шёл высокий трёхколонник, названный «Много ли человеку доброты надо?». Под заголовком — фамилия Тани в траурной рамке и жирным шрифтом официальное: «Когда верстался этот номер, трагически погибла молодая талантливая журналистка Т.С. Аксёнова. Читатели хорошо знают…»

Стёпичев поднялся.

— Ну, я поехал, — он обнял Белякова за плечи, пожал Стасу руку, — желаю удачи.

— Из Норильска телеграфируй, — сказал Беляков.

— Пока.

Дверь захлопнулась, и долго ещё из коридора доносились чёткие шаги Стёпичева.

Беляков снял очки и, высоко подняв их, стал протирать платком. Как у всех очень близоруких людей, глаза у Белякова без очков сильно скашивались к носу и лицо становилось незащищённо голым. «Глазные мышцы от постоянного напряжения слабеют», — подумал Стас.

Беляков надел очки и снова стал руководяще озабоченным.

— Мы потрясены этой трагической, нелепой гибелью, — сказал он и доверительно добавил: — Наш главный хочет снестись с вашим руководством на предмет выделения группы самых сильных оперативных работников для расследования этого из ряда вон выходящего дела.

— Благодарю за внимание, — усмехнулся Тихонов, — только самых сильных мало, а преступлений ещё вполне хватает. Так что, если все самые сильные будут заниматься одним делом, для преступников будет не жизнь, а малина. Кроме того, мы занимаемся не следствием, а оперативным розыском преступника. Следствие ведёт прокуратура.