Право быть - [145]

Баронесса недовольно поджала губу.

— Зачем вы мне всё это говорите?

— Затем, что вам пора принимать очередное решение. Не знаю, насколько легко давались прежние, а это, увы, окажется трудным. Потому что его придётся разделить.

Она попыталась отшутиться:

— Уж не с вами ли?

— Нет. С его высочеством.

— Вот что, безымянный господин, я слушала вас, пока вы ходили вокруг да около, но больше слушать не желаю. Если мне что-то и надо будет делить, то вы не получите ни кусочка!

И, постаравшись произнести эту тираду с сохранением уязвлённой гордости на лице, баронесса повернулась ко мне спиной, видимо, рассчитывая, что таким образом благополучно завершит разговор.

— Лучше остаться голодным, чем, как Магайон, откусить столько, что не сможешь проглотить.

— Как вы смеете тревожить покой усопшего, да ещё под крышей этого дома?!

— Точно так же, как вы, будучи виновной в безвременной гибели герцога, приходите сюда со светским визитом.

Она возмущённо вздёрнула подбородок, но не рискнула обернуться.

— Вы знаете, чем платят за подобное оскорбление?

— Тем же, чем и за убийство. Собственной жизнью. И вы уже заплатили, только пока не ощутили всю величину цены.

— Я немедленно зову стражу и...

— Хотите сдаться с повинной? — Я присел на подоконник. — Что ж, это будет смело, хоть и слишком поздно.

— Да вас...

— Поблагодарят, а быть может, наградят, хотя, видят боги, от таких наград впору бежать бегом.

— Ваша клевета...

— Через кого вы передавали камни со своими донесениями? Небось через старосту Травяных рядов? Разумеется, можно полагаться на его молчание, но если он в подробностях узнает, у кого и зачем служил на посылках...

Ну всё, вступление сыграно, осведомлённость показана, отношение к происходящему заявлено, теперь можно сделать паузу в ожидании следующего хода, который должен делать вовсе не я.

У баронессы оставался ещё один беспроигрышный выход: молча и с высоко поднятой головой удалиться, тем самым показывая не столько лживость обвинений, сколько их ничтожность и нелепость, и я, признаться, постарался сделать всё возможное, чтобы подтолкнуть её именно к такому выбору, но действительность, как и всегда, обманула ожидания. Селия осталась на месте и вполголоса спросила:

— Вы слушали камни?

Почти признание, хотя и непонятное непосвящённым. Стало быть, следует чуть усилить нажим.

— И не я один.

Девушка медленно прошлась по комнате, остановилась рядом со мной и, равнодушно глядя на сад за окном, спросила:

— Тогда почему ваши угрозы всё ещё остаются только угрозами?

— Вы сказали об этом сами, чуть раньше. Потому что в вашем пироге нет ни одного моего куска.

— Чего же вы добиваетесь? Справедливости?

— Она мне ни к чему. Я не судья, чтобы выносить приговоры.

— Что-то не похоже.

— И тем не менее это так. Меня занимает всего лишь один вопрос, и надеюсь, вы на него ответите.

Она повернула бледное лицо ко мне.

— Какой?

— Что вы почувствовали, когда поняли, что герцог погиб из-за вашей слабости?

Селия попыталась отбиться в последний раз:

— Я не убивала его.

— Разумеется. Если уж быть совсем точным, то Магайон умер, когда моя шпага вонзилась ему в сердце.

Карие глаза, казалось, стали ещё темнее, приобретя поразительное сходство с бездонными провалами.

— Вы... Так это вы дрались с ним на дуэли?

— Да. Только называть то, что произошло, дуэлью, было бы наглым преувеличением. Герцог пришёл в этот сад, собираясь умереть.

Баронесса опустила взгляд:

— Она обещала, что никому не будет вреда.

А вы поверили, дуве, потому что хотели поверить. Впрочем, говорящая и в самом деле не желала смертей: правителю нужны подданные, иначе какой он правитель? А дядюшка Хак был вполне счастлив и мог наслаждаться нежданно возникшей любовью ещё долгие годы. С подчинённой волей? Ну и что? Каждое живое создание существует в своих пределах, и их почти невозможно преступить, потому что дальше начинается неизвестность, в которой так легко потеряться и потерять.

— И она привыкла сдерживать свои обещания, но вот беда: забыла пообещать, что будет жить вечно.

— Так она...

— Мертва.

По лицу Селии пробежали тени, о которых я бы затруднился сказать, чего в них больше, облегчения или горечи, но девушка неосознанно, а быть может, нарочно решила мне помочь:

— Ожидаете, что обрадуюсь возможности избежать расплаты? Нет, мне жаль. Жаль, что всё было сделано зря.

Я посмотрел в немигающие глаза, с каждым вдохом ползущего мимо времени словно покрывающиеся вязкой тиной бесстрастия, и подумал, что любая муть, пятнающая душу, не приносится извне, а рождается внутри нас и ждёт удобного момента, чтобы начать своё восхождение.

Что послужило источником отравы для Селии? Обиды детства? Разочарования отрочества? Откровения юности, возвестившей, что для рано осиротевшей провинциальной дворянки с малолетним братом на руках нет иного пути к вершинам, кроме как за широкой спиной богатого и влиятельного супруга? А миловидность южанок радует глаз лишь немногим больше двух десятков лет, потом уступая место быстрому увяданию, и стало быть, если в первую четверть века своего существования не обзаведёшься покровителем, потом можно рассчитывать лишь на собственные силы.