Правитель страны Даурия - [100]

– Теперь море увлекает вас так же, как степь увлекает всадника?! – прокричал офицер, как только машина остановилась у подножия склона. И лишь по басовитому голосу, совершенно не похожему на тысячи других японских голосов, атаман узнал в нем все того же «полурусского-полуяпонца из контрразведки», подполковника Имоти.

– Никуда меня уже не влечет, – прохрипел в ответ генерал-атаман, наблюдая, как солдат, сидевший на заднем сиденье, напяливает на голову наушники и настраивает рацию. – Устал я от странствий и всего этого мира.

– Так чувствуют себя все генералы, – прокомментировал подполковник, довольно прытко поднимаясь на вершину по едва заметной тропе, – когда их лишили войск.

– Которые лишились своих войск, – решил не щадить себя атаман, приближаясь к нему по пологому скату вершины.

– С каждым днем таких полководцев становится все больше, – сомнительно как-то утешил его Имоти, – причем теперь уже не только в Европе, но и в Азии.

– Как после всякой большой войны, – сухо обронил Семёнов.

По-японски низко поклонившись генерал-лейтенанту и двумя руками, в поклоне, пожав протянутую ему руку, подполковник остановился рядом с ним и вновь вскинул бинокль, всматриваясь в прибрежные скалы залива Даляньвань. Там, где-то за дымкой предштормовых вод Желтого моря, должны были скрываться берега Кореи. Несколько минут они стояли молча, напряженно вглядываясь в резные очертания берега, как двое соорудивших плот робинзонов, которым предстояло решиться теперь на далекое и почти безнадежное плавание.

– Что привело вас ко мне, подполковник?

– Будь я чистокровным японцем, то ответил бы, что прибыл специально для того, чтобы разделить с вами таинство чайной церемонии.

– Вот и отвечайте, как подобает истинно русскому.

– Как вы уже знаете, вчера советские войска развязали войну против государства Маньчжоу-Го, а значит, и против Японии, – в последнее время русский язык Имоти становился все более чистым, однако подсознательное стремление выкрикивать каждое слово в отдельности неистребимо выдавало в нем кадрового японского офицера. – Их армии устремились на Маньчжурию сразу с трех сторон: из Забайкалья, из района Благовещенск-Хабаровск…

– И, конечно же, со стороны озера Ханка, то есть из района Уссурийск – Владивосток, – совершенно невозмутимо добавил атаман, внешне ничуть не удивившись этому сообщению. Хотя в душе у него словно бы что-то надорвалось. – Причем без объявления войны.

– Никак нет, они решились объявить нам войну![77] – мрачно пробасил Имоти.

– Странно. Неужели до такой степени осмелели? Впрочем, после того, как им удалось войти в Берлин…

– Не столько осмелели, сколько окончательно обнаглели! – еще более густым басом прорычал увалень-подполковник. В последние годы маньчжурского безделья он откормился так, что теперь уже напоминал постепенно набирающего вес борца сумо. – Самые худшие ваши предсказания сбылись, господин генерал-атаман: едва расправившись с германцами, Советы тотчас же набросились на нас.

– Да, сбылись. И нынешние предсказания мои тоже сбудутся: не пройдет и месяца, как эти красные разнесут ваши квантунские части, не говоря уже о совершенно небоеспособных частях маньчжуров, – проговорил атаман, совершенно забыв о том, что наступление красных угрожает ему и его семье не в меньшей степени, нежели тем, кому он пророчит. – Для вас ведь не была секретом подготовка Советского Союза к войне с Японией и вы догадывались: основной удар придется на Маньчжурию. Но что-то я не заметил, чтобы ваше командование всерьез готовилось к отражению их натиска из-за Амура и Уссури, – уже не скрывал своего осуждения атаман. – Мои части тоже были лишены всякой инициативы, поскольку в последнее время вы не позволяли формировать даже диверсионные отряды.

Прежде чем ответить, офицер кемпейтай иронично ухмыльнулся. Это была снисходительная усмешка японского мандарина, непозволительно позволившего своему слуге высказываться по поводу того, что его совершенно не должно было касаться.

– Мы не могли позволить нашим казакам-союзникам провоцировать эту войну, – все с той же снисходительностью объяснил он.

– У меня даже создалось впечатление, что наиболее боеспособные свои части, особенно механизированные, вы уже успели перебросить на остров Хоккайдо, готовясь к высадке русских со стороны Владивостока, Сахалина и Камчатки.

– Мы ценим усилия вашей разведки, господин генерал, хотя люди штабс-капитана Фротова могли бы и не утруждать себя. Несколько основных частей мы действительно успели перебросить на исконные острова империи. Зажатые между русскими и китайцами, мы все равно не смогли бы удержаться здесь.

– Рад, что наконец-то вы поняли это, – проворчал атаман.

– Когда против Японии выступают три такие великие страны, как США, СССР и Китай со всеми своими союзниками, штабу императорских войск приходится думать уже не столько о защите Маньчжурии и прочих колониальных территорий, сколько о защите самой метрополии.

– Тогда какого дьявола вы, я имею в виду все эти ваши войска, все еще здесь? – поинтересовался Семёнов с таким презрением, словно не он находился под покровительством японцев, а те должны были видеть патрона в нем самом.