Правила виноделов - [211]

– Нет.

– Малышка плачет, – сказал один из зрителей.

– Пойди и принеси ее, – скомандовал другой.

– Я сам к ней пойду, – сказал мистер Роз. – Побуду с ней, пока вы тут веселитесь.

Из-за пригорка появился Персик, ведя рядом велосипед и заметно хромая.

– В дерево врезался, – ткнул он в машину. – Пер прямо на него, как на врага.

– А ты бы рулил, – сказал Глина.

– Он сам рулил. Куда хотел, туда и ехал.

Гомер помог Котелку сесть на велосипед еще раз.

– Поехали, – решительно проговорил Котелок, держась за шею Гомера одной рукой, другой вцепившись в руль, но забыл при этом крутить ногами.

– Жми на педали, иначе не поедешь, – сказал Гомер.

– Ты сначала меня подтолкни, – попросил Котелок.

– Что-то сгорело! – крикнул один из парней.

– Черт, это мой хлеб! – заволновался Котелок. Дернулся в сторону, не отпуская шею Гомера, и оба упали один поверх другого.

– Я же говорил, что у него хлеб сгорит, – сказал Персик Глине.

– Давай сюда велик, – сказал Глина, беря у Персика велосипед Анджела.

Двое парней помогли Гомеру усесться в седло.

– Все в порядке, сижу, – сказал им Гомер, но ошибся. Работники отпустили велосипед, он резко крутанул руль вправо, затем влево, прямо на стоявших рядом работников, которые бросились от него врассыпную; велосипед упал в одну сторону, Гомер вылетел в другую.

Все вокруг засмеялись. Персик взглянул на лежавшего Гомера и вдруг выпалил:

– Белая кожа не всегда помогает!

Все от смеха даже за животы схватились.

– Почти всегда, – поправил мистер Роз.

Он стоял в дверях дома сидра, за его спиной клубился чад – кукурузный хлеб, кажется, и правда сгорел; на руках у него была дочь его дочки с неизменной пустышкой во рту. Да и сам он, проговорив эти слова, сунул в рот одну из пустышек.

В самом сердце яблочной долины, в саду, называемом Жаровня, который отстоял от океана на добрых сто миль и куда не долетало его влажное дыхание, под кроной яблони позднего сорта лежала в густой зеленой траве Роз Роз, рядом с ней растянулся Анджел. Ее рука покоилась у него на груди, он легонько водил пальцем по шраму на ее лице. Когда палец касался ее губы, она придерживала его и целовала.

Рабочие ботинки и джинсы валялись рядом, но купальник и футболку Роз Роз не сняла.

– На пляже все равно ничего хорошего нет, – сказала она.

– Мы еще туда съездим, – пообещал Анджел.

– Нет, мы никуда не поедем.

Вволю нацеловавшись, Роз Роз отстранила Анджела от себя.

– Расскажи мне опять про это, – попросила она. Анджел стал было описывать океан, но она прервала его: – Нет, про другое. Плевать мне на океан. Расскажи про то, как мы будем жить в большом доме. Ты, я, малышка, твой отец, миста и миссус Уортингтон. Мне очень понравилось, – улыбнулась Роз Роз.

И Анджел начал рассказ. Он не сомневался, это возможно. Отец, Уолли и Кенди не будут возражать.

– Вы все ненормальные, – сказала Роз Роз. – Но все равно продолжай.

Дом очень большой, уверял Анджел.

– И против малышки никто возражать не будет? – спросила она и зажмурилась. С закрытыми глазами яснее виделось то, о чем рассказывал Анджел.

Вот так и родился в Анджеле писатель, сознавал он это сейчас или нет. Впервые сумел он словами изобразить фантазию так, что ее самоценность стала важнее, чем жизнь; он учился живописать картины, невозможные, не претендующие на реальность, но в которые так верится в обманчиво теплый день бабьего лета, потому что они скроены лучше и достовернее, чем сама жизнь. Звучат, во всяком случае, правдоподобно. Анджел говорил почти весь день, речь его лилась и лилась; и когда сгустились сумерки, он уже был законченный сочинитель новелл. В его рассказе Роз Роз и все окружающие вели себя потрясающе. Никто ни в чем не перечил друг другу. Все шло как по маслу, как любят говорить в Мэне.

Слушая, Роз Роз разок-другой всплакнула; и тогда Анджел целовал ее. Иногда она просила повторить какой-то кусок, если он представлялся совсем уж невероятным.

– Подожди, – говорила она Анджелу, – повтори еще раз, я, наверно, чего-то не поняла.

На закате их стала донимать мошкара, и Анджелу вдруг подумалось, что однажды вечером Роз Роз вот так же попросит Уолли рассказать ей про комаров с рисовых плантаций Бирмы.

«Наших комаров, – скажет ей Уолли, – и сравнить нельзя с японским москитом Б». – Но этот завиток мысли Анджел не включил в повествование.

Роз Роз стала подниматься с земли, но сильная боль внизу живота, не то спазм, не то следствие ушиба о велосипедную раму, скрутила ее, и она упала на колени, как будто ее толкнули.

– Ты сильно ударилась о раму? – спросил ее Анджел.

– Я сама ударилась, нарочно.

– Что?

– Хотела посильнее удариться, но не получилось.

– Зачем?

– Чтобы выкинуть.

– Ты беременна?

– Да, опять, – сказала она. – Еще и еще раз. Кто-то хочет, чтобы я все время рожала.

– Кто? – спросил Анджел.

– Не важно кто.

– Он здесь, в «Океанских далях»?

– Да, здесь. Но это не важно.

– Отец ребенка здесь?

– Этого – здесь. – Она похлопала себя по плоскому животу.

– Но кто он?

– Не важно кто. Расскажи мне опять эту историю. Только пусть в ней будет два ребенка. Я и ты, и все другие, и еще два ребенка. Вот будет здорово.

У Анджела был такой вид, словно Роз Роз с размаху ударила его по щеке. Она обнимала его, целовала. Потом сказала изменившимся голосом: