Правила русского шамана - [34]

Тимофей Спиридонович стал объяснять сам, без лишних расспросов. С его слов выходило, что старые дома сносить нельзя. Нужно ремонтировать, в крайнем случае, перестраивать.

– Сам понимаешь, в древней развалюхе домовой не подарок. Там, на Рогожской, вообще лютый дед хозяйничал – Велеслав Ольгердович! Он теперь вниз спустится и всех донимать начнет. А как построят на месте избушки палаты, старый домовой вернется. И прежние порядки наводить начнет. Уж он-то им задаст!

Тимофей Спиридонович блаженно улыбнулся, представляя, как Велеслав Ольгердович оторвется на жильцах будущих палат.

– У него пятно есть любимое, специальное для ловли мошек. Делает из меда или варенья всегда на одном месте, – усмехнулся домовой. – Уж сколько квартирантам с ним возни достанется!

Дальше поднимались спокойно и в тишине. Тимофей Спиридонович отыскал Сокольнический столб, который вскоре начал ветвиться на мелкие корешки. По одному такому путешественники и забрались в подвал дома на Рыбинской улице. Темнота там была кромешная. Домовой хлопнул в ладоши, и между ними появилась горящая спичка. Тогда Николас увидел огромную кошку с кисточками на ушах. Зверюга зевнула, демонстрируя острые клыки. Ник попятился. Тимофей Спиридонович смело подошел к кошке и погладил ее шершавый розовый носик:

– Хорошая Рысь, злющая! Уважаю!

23 Жертвы и разрушения

Вообще-то Муся не хотела сидеть в подвале. Ей тоскливо было бросать хозяйку в беде. Порядочная рысь должна рвать, душить и царапать, а не сидеть в подвале. Но с Муромской разве поспоришь – прогнала несчастную Мусю в подвал.

Это было после того, как в окно влез плющ и всех спеленал. Пока егеря из охранного поднимались по лестнице, выбирали позиции, прислушивались к странным звукам, в разбитое окно залетела Изольда Мортенсен. Выглядела она неважно, но всё-таки не такой старой, как в прошлый раз. Смерть облокотилась о подоконник и закурила. Плющ под ее ногами стремительно пожелтел.

– Я знаю, кто ты! Пришла забрать меня? – выкрикнула Дарья, отплевываясь от забравшихся в рот горьких листьев.

– Тебя? – удивилась Изольда Мортенсен. – Ну-ка, позволь взглянуть.

Смерть повела рукой, уничтожив парочку побегов плюща. Потом склонилась и осмотрела девушку своими холодными серыми глазами.

– Никаких признаков, – констатировала Изольда Мортенсен. – У тебя, деточка, есть в запасе еще лет двадцать, а то и все пятьдесят. Когда настанет твой час, за тобой придет твоя собственная смерть с миленьким личиком.

Дарья Муромская немного растерялась:

– Моя смерть? А вы тогда кто?

– Я Смерть Игнатия Гримгора, – Изольда Мортенсен отбросила побег плюща с лица колдуна.

Листья пожелтели в ее руке и рассыпались в прах.

– Вы его Смерть? Но почему помогали нам сегодня утром? – спросила девушка, безуспешно пытаясь освободить от плюща правую руку и револьвер.

Изольда Мортенсен улыбнулась, подняла глаза на потолок. Муся громко и отчаянно мяукнула.

– Не бойся, киса. Я животными не занимаюсь, – Смерть щелкнула пальцами.

Побеги, сковавшие рысь, мгновенно завяли. Муся повалилась вниз, но в полете оттолкнулась от комода и грациозно приземлилась на подоконник.

– Беги в подвал! Скорей! – скомандовала Дарья.

Муся неодобрительно заурчала, но послушалась и выскочила в окно. Изольда Мортенсен посмотрела на Дарью, она не забыла заданный вопрос:

– Видишь ли…

И тут входная дверь содрогнулась от сильнейшего удара.

– Перебить смерть – плохая примета, – Изольда Мортенсен затушила сигару взглядом, пересекла комнату, два раза повернула ключ в замке, отстегнула цепочку и рванула дверь на себя.

Высокий сутулый егерь удивленно взглянул на пожилую женщину.

– Вы кто еще такая? – пробормотал он, а потом крикнул: – Палыч, тут какая-то бабка отворила! Что делать-то с ней?

– Вам бы, милейший, за здоровьем следить да курить поменьше. Чахотку-то проглядели. Так что теперь вы не жилец, – холодно заметила Изольда Мортенсен.

В ее руках вновь появилась горящая сигара. Смерть втянула ее дым, а потом выдохнула в лицо егеря. Он закашлялся, содрогаясь всем телом. Изольда Мортенсен закрыла дверь. За ней несчастный больной начал стремительно умирать от чахотки. Он упал на колени и закашлялся кровью. Евстратий Павлович поспешил убрать бойца с прохода. Даже снял свой кафтан и укутал несчастного. Хотя ему уже ничего не могло помочь.

– Это я так, в порядке исключения, – пояснила Изольда Мортенсен. – Могу забрать кого-то, чье время на исходе или вышло совсем. В этом мире я только ради Игнатия Гримгора. Семьдесят лет назад он научился меня призывать. Поначалу я постоянно пыталась его убить. Потом мы поладили. Впрочем, я не в силах пойти против своей природы. И когда час колдуна настанет, я прерву его жизнь.

На последние слова как-то странно отреагировал плющ. Он попытался обвить Изольду Мортенсен. Побеги поднялись по ее стройной фигуре, но в считаные секунды засохли и рассыпались прахом.

Тем временем на лестнице боярин Морозов решительно взял на себя руководство операцией.

– Что вы прямо как барышни из царского балета! – возмутился он. – Ломайте дверь, Железняков. Я займусь и старушкой, и девицей-егерем.

Евстратий Павлович только пожал плечами – мол, дело хозяйское. А пока служивые тащили бревно и примерялись для удара, боярин спустился на один пролет вниз и подошел к чахоточному. Егеря бил озноб, его рубаха была перепачкана в крови, а кожа сделалась белой как снег. Михаил Всеволодович подошел к больному, оглянулся, а потом начал читать заклинание на странном языке. Глаза чахоточного стали большими, полными ужаса блюдцами.