Правила перспективы - [5]

Оранжевая вспышка озарила небо, за ней последовал грохот. По слухам, американцы подошли так близко, что их артиллерия уже доставала до города. Может, это снаряд. Бомбардировщиков в ясном утреннем небе не видно, не слышно и зенитных батарей. Может, слухи и врут.

Мысли обратились к жене и дочерям. Он притормозил, раздумывая, не повернуть ли назад, повилял по дороге, но взял себя в руки и двинул дальше. Следует исполнять долг. Вообще-то герру Хофферу, в октябре призванному в фольксштурм, полагалось быть на поле боя, но его батальону было практически нечем воевать, да и формы на них не нашлось, к тому же в последний раз седовласого компанифюрера видели выезжающим из города на своем велосипеде с корзинкой. Поэтому долг герра Хоффера был предельно ясен: защищать Музей и остатки его коллекции от чего и кого бы то ни было.

Он ехал вперед сквозь дым, в котором люди казались пустыми контурами людей, какими-то перепуганными тенями. Перспектива того, что он увидит, когда окажется на месте, пугала. Перед его мысленным взором предстала четкая картина: "Кайзер Вильгельм" в руинах, уже поросший плющом и довольно романтичный с виду, а вокруг — только каменистые поля да случайный пастух на заднем плане. На затянутом тучами небе редкие проблески розоватого. Ветер. Лоэнфельде как римский Форум — Мекка для художников. Но останутся ли художники после разгрома?

Колесо зацепилось за трамвайные рельсы, и на руле звякнул колокольчик.

Музей занимал два квартала на пересечении улиц Фрица Тодта (бывшей Линденштрассе) и Отто фон Герике. Построенное в 1904 году здание своей игривой экстравагантностью вполне соответствовало данному периоду: высокая круглая башня, завершенная куполом, почти целиком стеклянная кровля и островерхие пристройки, чьи фасады повторяли элементы декора известных соборов. Широкая мощеная площадка вкупе со стоявшим, словно часовой, в углу перед зданием приземистым монументом прославленному бюргеру придавали этому довольно нелепому строению некую торжественность.

За несколько метров до Музея герр Хоффер всегда слезал с велосипеда и шел дальше пешком — его умиротворяло благородство широкой мостовой. Даже сегодня, когда на город падали снаряды и к вечеру, видимо, стоило ждать наступления американцев, — даже сегодня он не изменил привычке и последние несколько метров прошел пешком, держа велосипед за руль. Колеса подскочили на невысоких закругленных ступенях крыльца, с которого, замерев, словно статуя, следил за его приближением герр Вольмер.

Вахтер курил и казался взволнованным. Он тоже повязал на рукав фольксштурмскую повязку, но одет был в старую, кайзерских времен шинель и помятый островерхий шлем. Издалека доносились взрывы, похоже было, что бомбят по периметру. Как будто нарочно, чтобы развеять иллюзии, за большими домами по соседству раздался грохот и поднялось облако черного дыма.

Они перекинулись парой слов и вошли внутрь. Герр Хоффер закашлялся, окутанный облаком дыма от горького дешевого табака вахтера. Увы, его запасы никак не кончались!

Все собрались в общем зале у подножия башни, отделенном от кабинета герра Хоффера стеклянной дверью. Фрау Шенкель и Вернер Оберст уже ждали их, как и Хильде Винкель, хорошенькая студентка, часами рисовавшая музейные скульптуры. Единственный не уволенный смотритель (теперь в Музее все равно показывать было нечего) не явился. Не было и фрау Блюмен, последней оставшейся уборщицы, обычно трудившейся по утрам с шести до восьми. Как любил повторять герр Хоффер, это был музей-призрак.

Фрау Шенкель, музейный секретарь, с торжественным видом сидела за старомодным «ремингтоном» и курила сигарету из заначки, неподалеку стоял архивариус Вернер Оберст с бледным рябым лицом. Он тоже повязал на рукав гражданского пиджака фольксштурмскую повязку. Как, бывало, шутил герр Хоффер, если считать герра Вольмера, то на страже искусства стоял батальон из трех человек.

Герр Хоффер прокатил велосипед между столами, ободряюще улыбаясь собравшимся.

— По нам бьет артиллерия, — тихо сказал Вернер. — Это уже не бомбы с неба.

— Я пришел к тому же выводу, Вернер, — согласился герр Хоффер. — Сначала они сотрут нас в порошок, а танки и пехота докончат начатое артиллерией.

— Если вы и дальше будете продолжать в том же духе, я возвращаюсь в Берлин, — заявила фрау Шенкель, не имея в виду ничего конкретного.

— Я и не знал, что вы из Берлина, — ответил герр Оберст, тоже ничего не имея в виду.

— Лучше американцы, чем русские, — проговорила Хильде Винкель, теребя верхнюю пуговку блузки.

— Как будто можно выбирать, — отозвалась фрау Шенкель.

— По-моему, фрейлейн Винкель права, — сказал герр Хоффер.

— Солдаты есть солдаты, — возразила фрау Шенкель, — особенно если они не немецкие. Где-то в России благодарные крестьяне подарили корзинку чернушек моему дорогому покойному мужу.

— Фрейлейн Винкель молода и хороша собой, — с неуместной жизнерадостностью произнес Вернер. — Американские пехотинцы вряд ли ограничатся тем, что поцелуют ей ручку.

Хильде Винкель схватилась за горло, как будто собралась удушить себя на месте.

— Фрейлейн Винкель, ни один американский солдат и пальцем вас не тронет. Иначе ему придется иметь дело со мной, — поспешил успокоить ее герр Хоффер.