Праведный Дух Абсолюта - [44]

Мао силился яснее видеть находящийся рядом, сливающийся с драпировкой комнаты, силуэт министра Общественной безопасности. Хоть он и сам ставил на этот всесильный пост достаточно ловкого прохиндея, всё же побаивался его скромной таинственности и внутрипартийной популярности.

Мао болезненно думал: он сам предложил Хуа из тени тихо выйти в наследники его идей. И сам же позже, отдельно, предложил Дэну идти на пост генсека. И той же крикливой, фракционной группе из ЦК во главе с его супругой бороться за власть.

Для чего?

Для того, чтобы народ и мировая общественность видели, как трудно Китаю без таких, как Он, Мао. Великих политических и государственных творцов.

Как из тени коридоров и подвалов дворца выходят всякие тёмные силы и бузят народ. Что нужна, обязательно необходима, твёрдая и справедливая рука в управлении большими и великими нациями. Но его идея немножко не так пошла, как он строил всю игру в наследники. Игра превратилась в шумный пир воронов над трупом. Цзян громче всех кричит о его наследии и идеях: но, к этому всему, надо уметь убедительно говорить народу, общественности о будущем, о планах построения великой страны, об улучшении жизни; и не плакатными фразами о любви и народной вере в идеи Мао. Нужно больше практичности, привязка к жизни. Что там ещё? Он и сам не знал, но что-то великое и хорошее делать надо. Но что? Но, кроме хитрой игры в наследника, ничего лучшего придумать не мог. А теперь запутался в своих размышлениях. Дважды махнул рукой министру.

— Говори чего-нибудь, не молчи.

Хуа даже и не знал, стоит ли серьёзно говорить с Председателем или ему хватит общих слов о преданности, вере, великом будущем страны и народа. От того, что Мао болен, ещё ничего не говорит о его способности зорко следить за ситуацией, делать свои выводы и резко изменить дальнейшую тактику игры в наследника. Мао болен, но ещё жив. И он в любую минуту может выдвинуть Дэна или Цзян на последний рывок, или подкинуть четвёртую карту из бездонного рукава личной политики.

— Уважаемый Председатель, всё готово, согласно вашего плана. Ваш верный друг, генерал Чу, сработал на высшем уровне. Американцы остались в дураках, резидент Кремля полковник Дроздов, бегает по Пекину со своими опричниками и не может собрать о будущем никакой полезной информации. Других иностранных агентов мы и не признаём. Хотя англичане через Гонконг и Макао, пробуют что-то шевелить в умах провинции, но сей труд, изначально, напрасен.

— А японцы? Они что, оставили нас в покое?

— Они в прибрежных городах. В столице их нет, иначе нам дворники доложили бы. Да и они заняты только экономикой.

— А мы можем заняться только экономикой?

— Можем, уважаемый Председатель. Как вы и сказали, готовятся законы по сельскому хозяйству.

— Когда будут готовы?

— На ближайшем пленуме окончательно примем решение.

— И малый бизнес отдавайте в частные руки.

— Будет сделано.

— Хорошо. Как Дэн и Цзян?

— Завтра они, не зная планов друг друга, начнут выводить людей на улицы.

— Пусть они полностью покричат. Это к месту. Но, Дэн должен согласовывать планы с ЦК, поэтому он интриган. Антипартийный интриган. Меня рано ещё списывать со сцены. Главное записать, сфотографировать все моменты демонстраций. Дэна лично. И с Цзян, также. Министра обороны ко мне, я ему прикажу, чтобы без моего разрешения солдаты из казарм не выходили. Милиция будет выполнять только свои функции обеспечения общего порядка. Ваши отделы Хуа, должны быть в полной боевой готовности. Может кого из очень прытких и наглых, арестовать придётся: я подпишу. Пусть Дэн зайдёт ко мне, я ему многое объясню. При всей его порядочности, страну надо чувствовать нутром. Китай не деревня, хотя и очень большая деревня. Пусть Цзян бесится. Она приходит, много мне умного талдычит, но в её глазах я вижу только жажду власти. Она, в репрессиях против своих противников, может перещеголять меня. Я её сам побаиваюсь. Баба есть баба. Хуже бабы только свихнувшийся чёрт. Вижу, апрель будет весёлым у нас. Не торопитесь меня хоронить. Я ещё при уме. При ясном уме. Да я болен, но болен телом, не мозгом. Здесь нас бог, конечно, наградил. Даже в гробу я буду ясно думать. Бойтесь меня. Хуа, ты прав. Нейтрализовать Цзян можно снятием с постов Дэна. Он мудр и умён: потерпит. Страна требует жертв — больших жертв; но не от народа, от чиновников: пора ими жертвовать. Сделай дополнительный список, кем ещё на время можно пожертвовать: на время. Поговори с каждым. Они поймут. Китай не Америка, должен быть иной подход.

— Уважаемый Мао, а если крестьяне поднимутся со злобой средних веков?

— Не пугай меня вековой исторической непредсказуемостью. Я не плохо знаю историю средних веков. И знаю, что такое «Белый лотос» и ещё куча сопутствующих им организаций, готовых драться до самоуничтожения. И не думай, что только ты знаешь про чемпиона Вана, настоятеля Дэ, русского мальчишку и других философских ребят. В моей власти было уничтожить их одним махом. Но они мне были симпатичны тем, что они, как и я, умели драться, умели отстаивать себя. Здесь мы едины. Я знал, что они мне не опасны. Но на них, на их героике, можно строить, поднимать нацию. Пойми, убивать бездумно, это удел просто дураков, типа большевиков. Что ни говори, «Белый лотос» для Китая, это национальный уровень. На их истории можно поднять нацию на уровень уважения к себе. Великокитайской гордости. У Московитов этого нет. Им нечего предъявить миру. У них всё на обмане. У нас реальные примеры сегодняшнего дня. Американцы свидетели. У нас есть. Здесь Америка, как разведка, проиграла нам. Никакой секретности. Всё на виду. И тот же русский, который молодой, но уже легенда, он наш. Берегите его, Хуа, он и вам поможет. И здесь, я, как историк, на стороне монахов и нашей страны. А Дэн, он не обидится: я ему всё объясню. Цзян, это дура. Следи за ней. Я её боюсь. Как только я умру, убирай её сразу. Иначе она убьет тебя, Дэна, и прочих. И монахов. И наша страна превратится во всё, что угодно, только не в великую нацию Земли. Не хочу из себя ставить бога, но за Китай я сердцем и душой болею. Даже, перед своим гробом. Пусть я умру, но пусть меня уважают за то, что я оставил страну без потрясений и гражданской войны. Сначала я хотел шумных кампаний, политических потрясений, но со временем: а перед смертью, время бежит в миллионы раз быстрее, я понял, пусть народ, нация решает. Но ты должен быть арбитром. Я на тебе остановил свой выбор, как на человеке мудром и достойным великой нации. Не забудь, потом, генерала Чу, Дэна, монахов, русского: что ни говори, но на этапе шестьдесят девятого года, и до сегодняшнего года, они положительно участвовали в росте авторитета нашей нации и уважения к ней мировой общественности. А это многого стоит. Наши бомбы, весь наш военный потенциал, ничего не стоили по сравнению с тем, что сделали монахи и тот же никому неизвестный, никому не нужный, русский. Индия, наш враг, и та стала положительней к нам относиться. Конечно, Тибет будет линией столкновения, но, если мы решим с монахами общий уровень взаимоотношений, то и Далай Лама согласится с нами сотрудничать. Тибету надо дать автономию. Эти горы: наша крепость. И пусть Америка, Кремль оккупируют Луну — Тибет, как стратегический район, выше любой планеты солнечной системы. Мы гегемоны на Земле. Запомните, Хуа, запомните. Больше мне добавить, нечего. Ступайте. Работайте.