Правдивое комическое жизнеописание Франсиона - [32]

— Ах, любезный мой друг Франсион, — продолжала Агата, — не я ли вам говорила, какую власть имеют деньги над душой Лореты?

— Говорили, но она все же женщина, — отвечал Франсион, — а потому чувствительна к удовольствиям, которые может доставить кавалер, обладающий приятными совершенствами. Возможно, что, желая перехватить несколько дукатов, она станет жертвой вожделений какого-нибудь болвана, но не успеет испариться содержимое его кошелька, как испарится и любовь, которую она притворно ему выказывала. Можете пакостничать, Агата, сколько душе угодно, но как только начинка моего шлема оправится от ран, я тайком навещу свою возлюбленную и получу от нее все, что пожелаю.

По окончании сего разговора Агата распрощалась с собеседниками и уселась в повозку, в коей совершала свое странствование, а затем покатила к жилищу племянницы, отнюдь не намереваясь осуществить то, чем грозила Франсиону, ибо решила тайком от него оказать ему всяческую помощь, а откупщику дать отставку.

Эти презренные люди, они всегда готовы служить тому, кто даст или обещает дать больше. Однако же не видать, чтоб достигали они благосостояния, и жизнь их — сплошное сплетение бедствий, что не мешает им, благодаря врожденной бесчувственности, испытывать веселость, впрочем, совсем недобронравную и нисколько не похожую на ту, которой предаются люди праведной жизни. Мы слышали здесь непристойные речи Агаты: но того требует правдивость комедии, ибо надлежало правильно изобразить персонаж, представленный старухой.

Все это не только не может привлекать нас к пороку, но должно отвращать от него, поскольку он проходит перед нами во всех своих гнусных красках. Мы видим здесь то, что некоторые принимают за наслаждение и что на самом деле является грубым развратом, коего благоразумные люди всегда будут остерегаться.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ

КНИГА III

ПОСЛЕ ТОГО КАК ЭТА ЗЛОВРЕДНАЯ старуха отправилась в путь-дорогу, предоставив своим слушателям смаковать рассказанные ею забавные побасенки, к постоялому двору подъехала карета, за коей посылал к себе спозаранку дворянин, ночевавший вместе с Франсионом. А так как к тому времени они уже отобедали да и дождь прекратился, то принялся он уговаривать паломника сесть в этот экипаж, сказав, что почтет за особую честь оказать ему гостеприимство в своем доме, где Франсион может жить неузнанный никем, с не меньшим успехом, чем в том местечке, куда направлялся.

— Благословляю счастливую судьбу, — продолжал дворянин, — за то, что так кстати встретил человека, знакомство с коим мне бесконечно дорого. Я возвращался в сопровождении лакея от одной миловидной девушки из здешних, по имени Елена; ужин наш затянулся, и вот по дороге в замок приключилась со мной в этом месте неприятность, которая заставила меня остановиться на постоялом дворе и которой обязан я своим счастьем; а заключалась она в том, что моя лошадь, перескакивая через ров, сломала себе ногу; но и за пятьдесят таких скакунов я не согласился бы упустить знакомство с вами.

В ответ на столь отменные учтивости Франсион рассыпался в комплиментах, какие счел уместными, и под конец выразил желание пожертвовать ради бургундского дворянина жизнью, кровью и всем, чем угодно; но тот заявил, что ничего такого ему в данное время не нужно, а только просит он рассказать сновидение, явившееся его спутнику в прошлую ночь. И вот, пока карета катила среди полей, Франсион так начал свое повествование:

— Государь мой, раз вам угодно поразвлечь свою прекрасную душу сновидениями, то я поведаю вам одно из самых сногсшибательных, какое кто-либо когда-либо слышал, и если окажется там какой-нибудь вздор, нагоняющий на вас скуку, то по собственному почину беру на себя обязательство прекратить свое повествование, как только вы мне о том объявите.

— Едва ли вы когда-либо кончите рассказывать, — ‹ отвечал бургундский дворянин, — если станете дожидаться, пока я попрошу вас замолчать, ибо вы попадаете всегда в точку, и вас слушаешь с особенным упоением. Пусть даже в том, что вам приснилось, не было ни смысла, ни порядка, я все же буду внимать вам с величайшим тщанием, дабы, разобравшись впоследствии, найти всему должное объяснение.

— В таком случае я начинаю, — сказал Франсион, — хотя уверен, что даже сам Артемидор [23] стал бы в тупик перед всей этой путаницей.

Когда я по окончании своего рассказа пожелал вам спокойной ночи, меня обуяло множество разнообразнейших мыслей. Я строил бесподобные планы касательно своей любви и фортуны, этих двух тиранов, преследующих меня в жизни. Во время сего занятия сон незаметно подкрался ко мне, и сперва очутился я в совершенно пустынном поле, где увидал старца с огромными ушами и ртом, запертым на замок, каковой нельзя было отомкнуть иначе, как сочетав начертанные на нем буквы так, чтобы из них составилась фраза «время настало». Видимо, ему было запрещено пользоваться даром речи, а потому спросил я его о причине такого обстоятельства, надеясь, что он ответит мне знаками. Но старец, всунув в уши какие-то рожки, дабы лучше меня слышать, указал рукой на рощицу, как бы желая сказать, что там я найду объяснение тому, чем интересовался. Приблизившись к ней, услыхал я беспрерывную болтовню, сторицей искупившую молчание старца. Стояло там посреди прочих шесть деревьев, на коих вместо листьев висели маленькие язычки, прикрепленные нитками так свободно, что дувший в ту сторону свирепый ветер заставлял их непрестанно тараторить. Иногда мне удавалось расслышать слова, выражавшие осуждение или брань. Огромный великан, прилегший в тени деревьев, убоялся, как бы язычки не выболтали мне сокровеннейших тайн, а потому выхватил большущую кривую саблю и, не жалея рук, срубил их и искромсал в куски; но были они такие шустрые, что продолжали двигаться по, земле и стрекотать по-прежнему. Ярость великана возросла еще с большим основанием, когда, пройдя несколько дальше, он увидал меня у скалы, где я читал начертанный там обстоятельный рассказ о всех дурных поступках, совершенных им в жизни. Он приблизился, чтоб изрубить и эту свидетельницу своих злодеяний, но, к великому его прискорбию, клинок отскакивал, даже не оцарапав камня. Тогда он пришел в такое неистовство, что убил себя собственными своими руками, причем тело его испускало отчаянный смрад, заставивший меня поспешно удалиться оттуда.