Правдивое комическое жизнеописание Франсиона - [17]

— Вы хотите сказать, самоцветный? — прервал ее дворянин.

— Именно так, но не все ли равно, как я говорю, раз я сама себя понимаю, — возразила Агата.

По окончании сей беседы дворянин попросил Франсиона рассказать, какое сновидение ему приснилось, когда он вскочил, вообразив себя подле Лореты. Тот отвечал, что хочет проспать остаток ночи, но что завтра поведает ему самый забавный сон, какой тот когда-либо слышал.

А посему Агата потушила свечу и, вернувшись на свою постель, предоставила им отдыхать до следующего утра, когда все они поднялись одновременно. Дворянин, зная, что Франсион приехал в тележке, предложил ему большие удобства и посоветовал отослать ее обратно, что тот и сделал, прося возницу не говорить никому, куда он его отвез. Они позавтракали втроем, ибо дворянин пригласил также и Агату, после чего он спросил ее по секрету, откуда и куда она держит путь. Та отвечала, что едет из Парижа и направляется к Лорете, дабы уговорить ее осчастливить своей благосклонностью одного сильно влюбленного в нее откупщика.

— Ты делаешь это ради наживы? — промолвил дворянин.

— Да, сударь, — отвечала та.

— А если кто-либо другой предложит тебе больше, чем откупщик, то ты предпочтешь служить ему, — сказал дворянин. — Так вот, прошу тебя привести Лорету в мой замок, дабы она повидалась там с Франсионом, который, как ты от нее узнаешь, весьма любезен ее сердцу. Постарайся это устроить, и останешься довольна моей наградой, а кроме того, будь спокойна, мы на радостях попируем вовсю. Только смотри, не выдай моей тайны и не говори, кто я.

Агата поклялась своему собеседнику сделать для него все, что угодно, вплоть до фальшивых монет, если понадобится, после чего вернулась к Франсиону и затеяла с ним разговор о его сердечных делах.

— Вы влюбились в вероломную женщину, — сказала она ему, — поверьте, она ничуть не огорчится, если вы потонете, лишь бы ей досталась ваша одежда: она думает только о своей выгоде.

— Знаю, — отвечал Франсион, — ибо, услыхав, что у меня есть прекрасный изумруд, она попросила, чтоб я ей его подарил, и как только я согласился, то стала со мной гораздо приветливее.

— Я слыхала сегодня ночью, как вы рассказывали свою историю, — продолжала Агата, — вы говорили, что служанка сбросила вас с лестницы; без сомнения, она поступила так по приказу своей госпожи, и весьма возможно, что эта дрянь сама же ей помогала. Неужели вы не понимаете, что все эти разговоры о невозможности вас принять — чистейшее вранье. Она могла бы отлично впустить вас к себе каким-нибудь другим способом, а не через окно, если б не думала с помощью этого препятствия повысить цену своим милостям.

— Мост был поднят, — сказал Франсион, — мне неоткуда было войти.

— А почему бы ей не провести вас в замок днем и не спрятать в каком-либо месте? — заметила Агата.

— Это было бы слишком опасно, — возразил Франсион.

— Видимо, вы ее любите, — продолжала старуха, — и не можете поверить, чтоб за ее поступками скрывалось коварство; по-вашему, все добродетели, укрепившись в ее душе, преграждали туда доступ всем порокам. Но поскольку Валентин не мог там много нахозяйничать, вы, может статься, почитаете ее такой же невинной, как в тот час, когда ее мать родила? Но я хочу избавить вас от такого заблуждения и расскажу вам всю ее жизнь, дабы вы знали, из какого теста она выпечена; к тому же на дворе прескверная погода, и так как нам из-за дождя еще нельзя отсюда уехать, то лучше всего заняться беседой.

При этих ее словах к ней подошел дворянин и сказал, что будет весьма рад послушать ее побасенки, от коих не ждет ничего, кроме удовольствия. Помолчав некоторое время, она объявила, что поведает не только о Лоретиных, но и о своих похождениях, а затем начала так:

— Не скрою от вас, милые мои удальцы, любовных делишек своей молодости, ибо знаю, что у вас не куриные мозги, как у иных прочих, а кроме того, почитаю для себя за славу следовать велениям матери-природы. Словом, скажу вам, что отец мой, не имея по бедности своей средств для моего пропитания, отдал меня пятнадцати лет от роду в услужение к одной парижской мещанке, муж коей был из судейских. Клянусь богом, я отродясь не встречала более мерзкой бабы. Не знаю, поверите ли вы мне, но лучше бы тот, кто взял ее в супруги, прямо женился на виселице или дал приковать себя цепями к галере, чем связаться с ней брачными узами, ибо он не испытал бы таких мучений. С самого утра принималась она за забавы и за пирование с соседками. Если барин поздно возвращался из Шатле [15], то мог жаловаться на голод, сколько душе угодно, она и не принималась готовить ему обед, ибо сама была сыта, а потому думала то же и о других, Более того: если он собирался открыть рот и накричать на нее, то принужден был сейчас же заткнуться из боязни раздражить ее еще пуще, ибо она оглушала его отборной руганью, и надо было обладать терпением Иова, чтоб это выдержать. Даже когда дела мешали ему вернуться вовремя, она говорила, что он пьяница и наверное возвращается с какой-нибудь пирушки. Тогда он брал свой плащ и отправлялся куда-нибудь обедать; но этим он только подливал масла в огонь, ибо она старалась узнать через какую-нибудь соседку, куда он отправился, и затем говорила ей: