Правдивая ложь - [18]

Было уже поздно, но Джулия все думала о словах Нины. Личность Евы Бенедикт оказалась сложнее, чем созданный ею образ! Как много людей приняли бы так близко к сердцу трагедию постороннего человека и нашли бы способ пробудить в нем надежду? Не выписать чек – легко отделаться деньгами, когда они есть.

Не произносить высокопарные речи – слова ничего не стоят. А открыть несчастному свою душу…

Джулия уже не просто хотела рассказать историю Евы, она не могла не рассказать ее.

Вспомнив о листке бумаги, Джулия сунула руку в карман и тут же выдернула ее. Не надо перечитывать. Лучше забыть.

Ночь становилась все прохладнее. Напоенный ароматом роз ветерок теребил листья. Раздался пронзительный визг, и Джулия вздрогнула от страха. Господи! Что с ней? Ведь это самка того красавца-павлина. Вздохнув, Джулия напомнила себе, что единственная опасность, которая ей грозит, – привычка к роскоши, да и это маловероятно.

Джулия подняла с пола старые удобные босоножки, убрала их в шкаф. Она всегда бросает обувь где попало. А как часто забывает, куда положила сережки, и оставляет жакет в багажнике автомобиля! Да, она определенно не создана для норковой шубы и бриллиантов.

Среди всей этой роскоши она скучает по своему дому, где сама наводит чистоту и планирует день. Рассказывать о жизни блистательных знаменитостей – одно дело. Жить, как они, – совсем другое.

Джулия заглянула в комнату Брэндона. Он лежал на животе, уткнувшись носом в подушку. Комната, в которой когда-то спали знаменитые и могущественные люди, теперь принадлежала ее мальчугану. Едва уловимый запах детского пота придавал комнате какое-то трогательное очарование.

Прислонившись к дверному косяку, Джулия с улыбкой смотрела на сына. Она знала это удивительное свойство Брэндона. Окажись он в роскошном номере «Ритца» или в заброшенной пещере, на следующий же день создаст собственный мирок и будет счастлив. Откуда в нем эта уверенность? Не от нее. И не от его отца.

Джулия оставила дверь спальни сына открытой – старая привычка, от которой она никак не могла избавиться, – и прошла в свою комнату, понимая, что слишком возбуждена, чтобы спать или работать. Натянув спортивный костюм, она спустилась в ночной сад, словно припорошенный лунной пылью.

Вспомнилось словесное сражение с Полом Уинтропом. Ей столько еще предстоит узнать о нем. Джулия уже не сомневалась, что маленький мальчик, о котором Ева говорила с Брэндоном, – Пол. Только ей было трудно представить Пола ребенком, обожающим сладости Какой матерью была Ева Бенедикт? Снисходительной и ласковой? Или замкнутой и недоступной? В конце концов, у Евы никогда не было собственных детей. Как она относилась к приемным сыновьям и дочерям, мелькавшим в ее жизни? И какой она осталась в их памяти?

А Дрейк Моррисон, ее племянник? Было бы интересно поговорить с ним о Еве.

Только услышав голоса, Джулия поняла, как далеко ушла от гостевого дома. Она мгновенно узнала голос Евы и различила в нем новые нотки, более мягкие и нежные. Так женщина разговаривает с возлюбленным.

Второй голос был характерен, как отпечатки пальцев. Низкий, хрипловатый… словно наждаком прошлись по голосовым связкам. Виктор Флэнниган – легендарный кинолюбовник сороковых и пятидесятых, романтический герой шестидесятых и начала семидесятых. Даже теперь, когда его волосы поседели, а лицо избороздили морщины, он оставался экранным символом элегантности и чувственности.

У него и Евы было три общих фильма, три сверкающих киноромана, породивших волну слухов о не менее пылком романе за кадром. Однако Флэнниган был женат на благочестивой католичке, и, хотя отголоски сплетен время от времени витали в обществе, ни Виктор, ни Ева не давали повода разгореться им с новой силой.

Раздался смех, и Джулия поняла, что слышит любовников. Даже профессиональное любопытство не позволило бы ей воспользоваться моментом. Она хотела развернуться и броситься к гостевому дому, но осознала, что не успеет, и отступила в тень деревьев.

Через секунду они уже были там, где только что стояла она. Голова Евы покоилась на широком плече Виктора. Никогда еще Джулия не видела Еву более прекрасной и более счастливой.

– Ты когда-либо мог обвинить меня в том, что я не осознаю последствий своих поступков? – спросила Ева.

– Нет. – Виктор остановился, взял лицо Евы в свои ладони. Он был всего на несколько дюймов выше ее, но сложен как борец, мускулистый и мощный.

– Вик, дорогой мой Вик! – Ева смотрела на его лицо, лицо, которое любила и помнила во всем блеске молодости. Слезы подступили к ее глазам. – Не тревожься. У меня есть веские причины. Когда эта книга будет закончена… – Ева сжала его руку, словно черпая в нем силы, – …мы с тобой будем лежать на ковре у камина и читать ее друг другу.

– Зачем бередить прошлое, Ева?

– Потому что пришло время. Не все было плохо. – Она рассмеялась и прижалась щекой к его щеке. – Мое решение заставило меня думать, вспоминать, переоценивать. Я поняла, какое счастье – просто жить.

Он поднес ее пальцы к своим губам.

– Ты – самое лучшее в моей жизни. Как бы я хотел…

– Нет. – Ева затрясла головой, и Джулия услышала печаль в ее голосе. – Не надо. У нас было то, что было, и я бы ничего не стала менять.