Правдивая история завоевания Новой Испании - [41]

Когда же Кортес заикнулся о том, что после его похода в Мешико всюду в этих краях настанет мир и тишина и что поэтому отношения между Тлашкалой и Мешико изменятся коренным образом, Шикотенкатль перебил его, сказав: «Заключать мир с мешиками — пустая затея и трата времени; вражда все же останется в самой глубине сердца…»

Насчет избираемого пути мнения также расходились. Послы Мотекусомы, все еще находившиеся у нас, указывали, что наиболее удобная дорога ведет через город Чолулу, подвластный Мотекусоме, а посему всегда готовый оказать нам помощь. На этот же путь согласились и мы. Но касики Тлашкалы советовали направление на Уэшоцинко[215], жители которого в родстве и дружбе с Тлашкалой; дорога труднее и голоднее, зато нет опасности измены, как в Чолуле.

Но Кортес избрал первый путь, настолько привлекал его большой город с множеством высоких строений и богатая его округа, изобилующая всякими припасами. Решив это, он тотчас сообщил о своем намерении властям Чолулы, выразил одновременно удивление, как это они до сих пор не удосужили прислать ему, посланцу великого монарха достойного привета. Между тем доложили, что от Мотекусомы прибыло новое посольство с великими дарами, ибо Мотекусома считал недостойным своего сана посылать людей с пустыми руками. Действительно, дары на сей раз были изрядные: одного золота не менее чем на 10 000 песо, а кроме того, 10 тюков удивительных изделий из перьев. Послами же — их было четверо — оказались что ни на есть знатнейшие сановники, по уверению тлашкальцев. Речь их была проста и коротка: Мотекусома, дескать, дивится, что Кортес находит удовольствие в общении с бедной и грубой страной; пусть он лучше поспешит в Мешико, где встретит подобающий прием… Конечно, Мотекусома хотел нас поскорее выманить из Тлашкалы, тесная дружба с которой ему была очень не по душе.

Кортес ответил рядом учтивостей, благодарил за приглашение и просил пока что послов не уезжать, тем более что сам задумал послать в Мешико двух наиболее блестящих наших капитанов, именно Педро де Альварадо и Бернардино Васкеса де Тапию. Подробностей, к сожалению, не знаю, так как в это время тяжко заболел лихорадкой, к тому же вскрылись раны, и мне ведомо лишь, что Кортес их вернул с пути и что, с другой стороны, Мотекусома очень заинтересовался этой парой и у своих послов испросил точное их описание и даже рисунки с них. Тут-то впервые Альварадо и получил название Tonatio[216], что по-мешикски означает «солнце» или «сын солнца», ибо он был человеком очаровательной внешности и тонких, располагающих манер, всегда приветливый, точно сияющий. Впрочем, не менее приятное впечатление производил и Тапия, несмотря на громадную свою силу. Итак, их вернули, и никто из нас не скрывал, что посылка их — одно из наиболее неудачных мероприятий Кортеса.

В это же время касики Чолулы прислали «посольство», если его можно так называть: всего четырех человек, незнатных и плохоньких, без всяких подарков, даже без припасов. Речи их были вялы и неуклюжи: касики, дескать, не смогли сами прибыть по нездоровью.

Тлашкальцы очень удивились такому посольству, считая его за насмешку, а Кортес послал четырех индейцев из Семпоалы в Чолулу с требованием в трехдневный срок отрядить благопристойное посольство, иначе он будет считать, что вся их округа находится в бунте и восстании против него, Кортеса. Узнав это решение, касики Чолулы немедленно извинились, указав, что в Тлашкалу они не отваживаются прийти из-за давнишней вражды, но как только Кортес вступит в их пределы, он убедится, что Чолула не хуже других умеет исполнять свой долг.

Кортес удовлетворился этими разумными объяснениями, и на следующее утро было назначено наше выступление. Тогда великие касики Тлашкалы сообщили, что в помощь нам, зная нрав и предательство Мешико, они отряжают 10 000 отборных воинов. Кортес был растроган такой заботой, но согласился лишь на 2 000 человек, так как вторгнуться с большим войском в страну, с которой хочешь жить полюбовно, ему казалось нецелесообразным. И вот мы двинулись в Чолулу обычной колонной, но с удвоенными предосторожностями. На ночь мы остановились у большого каменного моста через реку, где для нас уже были приготовлены хижины и навесы и где ожидали нас посланные от касиков Чолулы, все люди знатные, с множеством съестных припасов, извещая, что наутро прибудут и сами касики с papas [(жрецами)]. Так оно и было. Высыпало еще великое множество народа, и все казались весьма радушными и мирно настроенными. Об одном лишь просили касики и жрецы, чтоб наш отряд тлашкальцев, во всяком случае, не входил в их город, так как вражда их давняя и возможны крупные неприятности. Кортес внял этому и просил тлашкальцев расположиться вне города, объясняя им, особенно через Альварадо, разумность и необидность такого распоряжения.

Когда касики Чолулы узнали об этом, они несколько успокоились, а Кортес приступил к ним с иными речами: почему они до сих пор не обещали бросить своего идолослужения и не выразили подчинения нашему государю, ведь сделали это другие окрестные народы, и им не пристало бы отставать от них. Ответ был: отказаться от своих богов они не могут, тем более что с нашими они знакомы со вчерашнего дня, зато ничего не имеют против признания нашего монарха. Впрочем, совершили они это не по закону, без нотариальной записи и устно, после чего мы начали свое вступление в город. Народа было видимо-невидимо, крыши и балконы были битком набиты разряженными зрителями; да и понятно: никогда еще они не видали ни лошадей, ни белых людей.