Правда сердца. Письма к В. А. Платоновой (1906–1942) - [14]
Сейчас есть ряд обстоятельств, которые заставляют желать, чтобы обо мне, насколько возможно, не было слышно и чтобы обо мне поменьше говорилось. Я только что вступил в старостинство, и внимание очень многих с сомнениями, отчасти и недоброжелательством, направлено в мою сторону. Нужно некоторое время в молчании приучить к себе, постепенно встать на твердую землю. А мне ведь надо утвердиться на твердой и самостоятельной позиции не только в отношении той партии, что готова напортить мне дело, как стороннику отца Семена Шлеева, но и в отношении самого отца Семена, ибо многое в его образе действий претит мне, а при моем старостинстве он может и склонен делать то под моим флагом. Нужна бдительность в обе стороны, а для этого, пока дело совершенно вновь, нужно, повторяю, чтобы обо мне помолчали, успокоились, присмотрелись.
Другое, подобное же, обстоятельство в университете. Разносится по университету и университетским кружкам слух, пока неясный и глухой, что в министерстве была, а может быть, и есть мысль назначить меня профессором физиологии на место Н. Е. Введенского. Помните, я говорил Вам, что Н. Е. дуется почему-то на меня и мы с ним не разговариваем? Теперь это объяснилось до крайней степени: именно в ту пору, когда началось это охлаждение между нами, до него и довели разные недоброжелатели слухи, идущие из министерства; я уверил Н. Е-ча, что я-то лично виноват в этой идее министерства менее всего; мало того, идея эта ставит меня в довольно тяжелое положение пред факультетом, которому министерство думает навязать профессора «по назначению», нарушая право факультета избирать своих членов. Вот в этом отношении опять надо, чтобы разговоры обо мне улеглись, по крайней мере на некоторое время. Н. Е. Введенский теперь, – когда дело несколько выяснилось, – говорит, что сам очень был бы доволен моим назначением, что мы с ним ужились бы, если бы он оставался при лаборатории и т. п. Но, во всяком случае, надо встать в более удовлетворительное положение по отношению к факультету, чтобы назначение со стороны министра не носило характера резкой демонстрации против факультета и факультет видел бы во мне более или менее своего. Вот мое чутье говорит мне, что и здесь начало моего приват-доцентства должно быть потише, и в первое время лучше, чтобы обо мне помолчали, ненадолго забыли бы обо мне.
…Итак, если можете, то со светлою и ясною душою исполните мою просьбу и будьте мне в этом помощницей: отложим наше дело, т. е. собственно оповещение нашего дела перед людьми, до рождественских каникул. Как бы подпорою моей просьбы является и то, что икона Владимирской Божией Матери все еще не окончена Чириковым, и 22-го октября, как в минувшую Лазареву Субботу и в минувшую Пасху будем знать, что пред Богом мы уже соединены и пребываем одно, насколько пребываем в Его любви. Еще вся жизнь перед нами впереди, может быть – длинная жизнь, много дела перед нами…
Сегодня, одновременно с Вашим письмом, я получил письмо от А. Ф. Березовской из Рыбинска. Она опять умоляет помочь ее сыну, который теперь околачивается в Петербурге в ожидании места. Не можете ли, друг мой, помочь? По крайней мере, есть ли надежда впереди у Ваших знакомых? Не откажите и сделайте, что можете. Я до известной степени виноват в том, что парень приехал сюда. Попробуйте почву у Мясоедовых. Я до крайности не буду прибегать к помощи Ахлестышевых или Кривошеиных, так как там у меня намечена уже протекция для Левичева и исполнить ее следовало бы для умиротворения в нашем приходе.
Яблоки я получил к себе уже дня три, но все не нахожу энергии перевести их к Вам, ибо это целая бочка пуда в три. Как бы их переправить?
Молюсь, чтобы Господь Вас вразумил, укрепил и порадовал Ваш дух, чтобы Вы исполнили мою просьбу, как житейскую просьбу в начале нашего длинного, может быть, пути.
Простите Вашего А. Ухтомского
12
5 января 1913
Дорогой мой друг, спаси Вас Христос за письмо, осветившее меня радостью сейчас, когда я только что вернулся от Крещенской вечерни. Спасибо Вам за сочувственное слово по поводу кражи Св. Креста в Никольской церкви. Это, конечно, тяжело для праздника. Видимо, есть домашний вор!
Не сетуйте за то, что оставался на праздниках в затворе. У меня была потребность побыть в себе. Жаль только, что в первый день Рождества не пришлось пойти к Вам; тогда это очень мне хотелось, когда я проводил от себя батюшек около 9 ч. утра. Но подумалось, что Вы спите, отложил до вечера, лег спать… а там пошли люди, настроение изменилось, – так и не пришлось быть в первый день. А какой был добрый и хороший день!
Написал за праздники икону преподобной Марии Египтянины, именно момент причащения ее преподобным Зосимою. Хочется, чтобы Вы подумали над нею и сказали свое слово.
Господь с Вами.
До свиданья.
Ваш А. Ухтомский
У меня хворает Надежда, и боюсь, что серьезно.
13
27 января 1913
…Часто вспоминаю и понимаю теперь, почему так тяжело ложились на душу о. Михея подобные события в Иосифовом монастыре! Тяжело все это,
Как происходит мыслительный процесс? Почему мы принимаем те или иные решения? Что определяет наше поведение? Как научиться управлять своими желаниями, страхами и инстинктами? Чтобы ответить на эти и многие другие вопросы, необходимо представлять принципы работы мозга и нервной системы. Алексей Алексеевич Ухтомский, выдающийся учёный и мыслитель XX века, в своих трудах смог объяснить физиологические основы психологических процессов. Его учение о доминанте лежит в основе такого инновационного направления, как биокибернетика. Авт. – сост.
Алексей Алексеевич Ухтомский (1875–1942) – один из самых выдающихся отечественных мыслителей ХХ века. Его учение о доминанте как универсальном общебиологическом принципе, лежащем в основе активности всех живых систем, предвосхитило целый ряд направлений современных исследований и продолжает привлекать пристальное внимание специалистов различных областей знания. Теория доминанты позволяет изучать не только физиологические, но и психологические и социальные процессы. По сути дела, Ухтомский создал стройную концепцию человека на стыке различных наук: физиологии, психологии, философии, социологии и этики.
Алексей Алексеевич Ухтомский (1875–1942), физиолог с мировым именем, обладал энциклопедическими знаниями в области философии, богословия, литературы и оставил свой след в «потаенном мыслительстве» России 1920-х-1930-х годов. Князь по происхождению, человек глубоко религиозный, он пользовался неслучайным авторитетом среди старообрядцев в Единоверческой церкви. Кардинальные нравственные идеи А. А. Ухтомского, не востребованные XX веком, не восприняты в должной мере и сегодня. Дневниковые записи А. А. Ухтомского, включенные в настоящий сборник, печатаются по изданиям: Ухтомский А.
В 1922 году университетские студенты-физиологи проходили летнюю практику под Петергофом в бывшей царской резиденции, «нашей прекрасной Александрии», как они ее называли. В ту пору у А. А. Ухтомского завязалась недолгая переписка с И. Каплан, а позже (с 1927 по 1941 год) он активно переписывался со своими ученицами Е. Бронштейн-Шур и Ф. Гинзбург. Диапазон научных и нравственных проблем в публикуемых письмах тех лет был довольно разнообразен – от закона доминанты и понятия «хронотоп» до секретов психологии творчества и толстовского вопроса: «Для чего пишут люди»?
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.