Правда о «золотом веке» Екатерины - [25]

И вот тут–то и сделал князь Голицын свою невероятную ошибку! Просто невероятную, учитывая его незаурядный политический опыт, ум и несомненный талант! Ошибку, объяснить которую я лично могу только одним — полным отсутствием опыта именно в таких, в политических делах. В конце концов, он до сих пор никогда не манипулировал людьми, никогда не должен был сделать так, чтобы обманутые им люди сами же пошли за ним и сами же вручили ему власть. Весь его огромный опыт был приобретен в бюрократической работе, где иметь дело надо с ответственными лицами, чей ранг заведомо известен. И где роль обмана и творимых подлостей сравнительно невелика; где надо находить точки соприкосновения, договариваться и так далее.

Наконец, князь Дмитрий Михайлович знал два типа переговоров — договор или сговор своих, где хитрость хитростью, а надо договариваться своему со своими. И дипломатические баталии с поляками или с турками, так сказать, продолжение войны словесными средствами. Обманывать «своих» людей, вырывать у них согласие на собственную игру он, может быть, и хотел бы, но совершенно не умел. Называя вещи своими именами, прожженный дипломат и бюрократ феодального государства оказался чересчур чист душой и приличен, не был достаточно циничен и подловат, чтобы сделаться демократическим политиком. Не буду пользоваться случаем пнуть «демократических политиков», но соблазн, по правде говоря, возникает…

А обмануть дворян было так просто! В конце концов, никто ведь пока не знал, что письмо императрицы — подложное. Все считали, что «Кондиции» — это и есть письменно выраженная монаршая воля, и эта воля производила огромное впечатление на общество. По словам Феофана Прокоповича, все «уши опустили, как бедные ослики», «дряхлы и задумчивы ходили». Но как ни ходи, как ни опускай или ни поднимай уши, а против монаршей воли не пойдешь. Что государыня соизволила подарить — то и соизволила, и ничего тут не поделаешь.

Стоило Голицыну на вопросы дворян так же твердо, как и раньше, заявить, что вот, «матушка–императрица» соглашается принять престол и дает нам дар — ограничение собственной власти, — и дворянству не осталось бы ничего другого, как принять это к сведению и разойтись.

Голицын же сказал, что присутствующие могут написать и подать на следующий день проект о форме правления… Тем самым он подтвердил худшие опасения дворянства — что «Кондиции» есть не дар царицы, а результат ее сделки с кучкой никем не уполномоченных, фактически самозваных «верховников». Тем самым он сообщил, что будущий политический строй — вовсе не дело, уже решенное монархом, а нечто такое, что могут решать сами дворяне…

Но тогда у каждого, буквально каждого дворянина открываются огромные возможности! Раз «Кондиции» — продукт закулисной сделки и ничего еще не решено, то ведь тогда каждый может попытаться предложить свою версию сделки! Свой способ политического устройства! Ведь если одной компашке можно договариваться с императрицей, как она будет править, то почему нельзя сделать того же и другим компашкам дворян?!

Так одной фразой Дмитрий Михайлович Голицын выпустил инициативу из рук. Тем самым он погубил задуманное «верховниками», но зато создал интереснейшую политическую ситуацию! Конечно же, совершить такую тяжелую ошибку мог только человек, предельно далекий от публичной политики и не очень способный ею всерьез заниматься.

В тот же день 2 февраля Верховному совету пришлось выслушать кучу устных выступлений и мнений, прочитать груду записок о будущем устройстве государственных дел.

Смятение дошло до того, что Верховный тайный совет всерьез опасался восстания и стал пугать расходившихся дворян, что, мол, у него для мятежников есть войска, сыщики и пытки.

Но это не напугало и страстей не утишило — люди, по словам все того же Прокоповича, «маломощные», без положения и связей, стали собираться тайком, ходили друг к другу по ночам, переодетые… Но что характерно — ведь ходили же! Ходили и писали свои проекты устроения государства Российского… Упорно продолжали искать способов объединения друг с другом и создания конституционной России.

До сих пор все вращалось в правительственном кругу; Верховный тайный совет имел дело с высшими учреждениями: Сенатом, Синодом, генералитетом, главами коллегий, высшими чинами. Но теперь–то в действие вступает общество, а не государственные институты! Люди организуются не по ведомствам, а по интересам и убеждениям. Известно 13 записок, поданных или подготовленных к подаче в Верховный тайный совет от разных кружков. Под этими проектами собрано порядка 1100 подписей, из них 600 — офицерских! Если учесть, что всего–то в Российской империи было тогда не больше 13—15 тысяч офицеров, число это просто поразительно.

Ни один из поданных проектов не ставит под вопрос ни избрание Анны, ни ограничение ее власти: все подходят к этому как к совершившемуся факту.

Самую обширную и гладко написанную записку представил Татищев, как–никак профессиональный историк. Обращаясь к идее естественного права, моралистическим идеям Пуфендорфа и Вольфа, он доказывает, что России больше всего приличествует самодержавное правление. Вместе с тем Татищев утверждает, что после пресечения династии избрание государя «по закону естественному должно быть согласием всех подданных, некоторых персонально, других через поверенных». Татищев возмущался вовсе не ограничениями власти Анны, сколько тем, что сделала это кучка сановников, самовольно и тайком, попирая права шляхетства и «всех чинов». Он призывал шляхетство защищать это право до последней возможности.