Правда о допетровской Руси - [13]

Каждые три года помещик должен был являться на смотр, показывать дьякам Поместного приказа, какие силы он подготовил, так сказать, подтверждать свое право на поместье. Не слишком часто, но случалось, что неспособных вести хозяйство и обеспечить нужное число воинов поместий лишали.

В низах военного сословия, среди дворянства и детей боярских сталкивается множество различных групп: кто побогаче, кто победнее, кто позначительнее, а кто впал в ничтожество. Многие различия вообще не очень понятны без длительной подготовки, без того, чтобы вникать во множество деталей — хотя бы различия между дворянами и детьми боярскими.

Дети боярские происходили от измельчавших боярских родов, от вторых и третьих детей бояр, которым не досталось вотчин, от лично свободных слуг бояр и князей. Дворяне же порой вели род от лично несвободных слуг бояр, и родословные у них были не такие древние; среди дворян много было незнатных людей. И притом, что реальное положение у этих двух групп совершенно не различалось, дети боярские считались занимающими более высокое положение.

Для детей нашего рационального века даже как-то и не понятно, в чем различия (если уж и экономически, и юридически нет никакой разницы), но люди XVII века тонко находили эти различия; в некоторых случаях они оказывались довольно серьезными. Например, во время царской свадьбы дети боярские «берегли путь Государев» — когда царя и царицу венчали в соборе, следили, «чтоб между государева коня и царицыных саней не переходил никто». А дворяне такой чести удостоиться не могли бы никогда.

И уж конечно, столичное дворянство сильно отличается от провинциального, слуги государства занимают совсем не такое же положение, какое — слуги бояр и князей. Столичные «чины» — стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы — составляют царскую гвардию, служат офицерскими кадрами для провинциальных отрядов, несут службу при царском дворце, исполняют различные поручения высших сановников, а то и самого царя.

В провинции главную массу служилых людей составляли «родовые» (то есть потомственные. — А.Б.) дворяне и дети боярские.

Для крестьян, конечно, все группы служилых людей — это социальное «поднебесье». Это те, кого правительство велит «его помещика слушати и пашню на него пахати и доход ему помещиков платити». Не зря же на всех служилых людей распространяется слово «боярин», на которое вообще-то абсолютное большинство служилых не имело никакого права. В чем нет совершенно ничего специфически русского — точно так же и в Западной Европе для всякого простолюдина всякий феодал становился «сиром», «сэром», «синьором».

Но это — для крестьянина, волей-неволей смотрящего снизу вверх. Но по отношению к настоящим боярам и с точки зрения государства все эти «худые смиренные холопи», Ивашки и Микишки, — точно такие же рабы, двуногая собственность, как и сами крестьяне. Под угрозой кнута, конфискации поместий, «слова и дела», ссылки в Сибирь, лишения всех прав по единому подозрению в «неустройстве» и «нерадении» они должны были с 15-летнего возраста и до глубокой старости «за его государеву честь» переносить голод, холод, все тяготы походов, увечья и «полонное терпение».

Вообще-то, если не брать бытового слова «боярин», то настоящим боярином, по закону, был даже не тот, кто владеет вотчиной, а только тот, кто владеет думским чином «боярин» и входит с другими боярами в совсем маленький, узкий слой, — буквально несколько десятков человек.

Но даже и на самом верху военно-феодального, служилого сословия, в той же Боярской думе, среди владельцев вотчин, в сообществе потомков старинных родов тоже нет единства и равенства положений. И здесь тоже каждый в чем-то выше или ниже другого, пусть на самую маленькую, с трудом уловимую ступенечку. Они — заседавшая в Боярской думе высшая аристократия страны — вовсе не были равны друг другу. Думный боярин был выше окольничьего. При этом бояр и окольничьих никогда не было много, самое большее — человек 50. Кроме них, в Думу входило несколько думных дворян (конечно же, стоявших несравненно ниже самого захудалого окольничьего) и три или четыре думных дьяка, возглавлявших самые важные приказы.

Несколько десятков знатнейших фамилий, не более сотни, потомки удельных князей, цепко держались за свои привилегии, и иерархия разделяла даже эти несколько сотен, от силы тысяч человек — высшую аристократию всего служилого сословия.

На самом верху этой иерархии самых верхов — шестнадцать знатнейших фамилий, члены которых поступали прямо в бояре, минуя чин окольничьего: Черкасские, Воротынские, Трубецкие, Голицыны, Хованские, Морозовы, Шереметевы, Одоевские, Пронские, Шеины, Салтыковы, Репнины, Прозоровские, Буйносовы, Хилковы, Урусовы. При формировании Боярской думы царю было совершенно невозможно обойтись, по крайней мере, без «большаков» этих семейств, а порой в Думе скапливалось и по нескольку их представителей. Несправедливо? Не в большей степени, чем палата лордов, например.

Причем и в нашем, таком «демократическом» на вид обществе есть свои ранги, которые тоже показались бы дикими боярину XVII века. Скажем, огромная важность денег, материального богатства показалась бы ему просто неприличной. Ни знатность рода, ни другие важные для него параметры совершенно не зависели от денег.