Правда о деле Савольты - [36]

На листочке бумаги, похожей на черновик, было написано:

«Постарайтесь провернуть дело так, чтобы все было шито-крыто. В крайнем случае, но только в самом крайнем, можете прибегнуть к помощи наших друзей В. Х. и С. Р. Благодарю вас за экземпляр мадридской газеты „Спартак“. Необходимо в корне пресечь слухи. Известно ли что-нибудь о Сеги? Будьте, начеку, обстановка очень накалилась».

Подпись: Н. Клаудедеу.

Барселона, 2–4-1918.

Досточтимый сеньор!

Похоже, что члены группы «Аксион» восприняли как личное оскорбление убийство Гласка. Боюсь, что они замышляют возмездие, хотя и сомневаюсь, что они посмеют обратить его против вас. Завтра утром непременно выеду в Мадрид, где надеюсь повидаться с А. Ф. Вам хорошо известно, сколь мало чтит этот сеньор нас, особенно в связи с делом Ховера. Во время последней нашей встречи он сказал, что поездки Пестаньи и Сеги в Мадрид связаны со всеобщей забастовкой и что наши действия, как и других членов Объединения Предпринимателей, могут ускорить события и помешать принять своевременные меры. Не хочу и думать, хватит ли решимости у кабинета министров.

Доктор Флоре открыл дверь и пригласил своего спутника войти. Очутившись за порогом, комиссар Васкес содрогнулся. Квадратная камера с высоченным потолком напоминала коробку из-под галет. Стены и пол были покрыты проволочной соткой. Здесь не было ни окон, ни каких-либо других проемов, кроме маленькой щелки наверху, сквозь которую робко сочился свет. Мебели тоже не было. Больной сидел на корточках, прислонившись спиной к стене. Одежда его превратилась в лохмотья и едва прикрывала нагое тело, придавая ему еще более дикий вид. Небритый в течение многих недель, он оброс волосами, которые свисали прямыми космами, оставляя кое-где белые прогалины кожи. Спертый воздух камеры затруднял дыхание. Едва комиссар вошел, как доктор запер за ним снаружи дверь на ключ, оставив полицейского наедине с больным. Комиссар Васкес пожалел, что не прихватил с собой оружия. Он невольно попятился к двери, и в ту же секунду приоткрылся глазок и в нем показалось лицо врача.

— Как мне вести себя с ним, доктор? — спросил комиссар.

— Говорите медленно, не повышая голоса.

— Я боюсь, доктор.

— Не бойтесь, я здесь рядом, на всякий случай. Больной выглядит спокойным. Постарайтесь его не волновать.

— Он пялит на меня глаза.

— Естественно, он ведь сумасшедший, не забывайте этого. И не спорьте с ним.

Комиссар Васкес подошел к больному.

— Немесио, Немесио, ты меня узнаешь?

Но Немесио Кабра Гомес никак не реагировал на слова комиссара Васкеса, хотя по-прежнему пристально смотрел на него.

— Немесио, ты меня помнишь? Ты приходил ко мне несколько раз в полицейское управление. Мы угощали тебя кофе с молоком и свежей булкой.

Рот больного медленно задвигался и наполнился густой пеной, но голоса различить было невозможно.

— Я не слышу, что он говорит, — сказал комиссар доктору Флорсу.

— Подойдите к нему поближе, — посоветовал врач.

— Не имею ни малейшего желания.

— Тогда выходите.

— Хорошо, доктор, я подойду, но не теряйте меня из виду, хорошо?

— Не беспокойтесь.

— Имейте в виду, доктор, — предупредил его комиссар, — на улице меня дожидаются два человека. Если я через некоторое время не выйду отсюда живым и невредимым, вам придется отвечать за то, что случится. Надеюсь, вы поняли меня.

— Вы сами хотели повидаться с моим пациентом. Я вас отговаривал, но вы настояли на своем. Не хватает еще, чтобы вы впутали меня в эту историю.

Комиссар приблизился к Немесио Кабре Гомесу.

— Немесио, это я, Васкес, помнишь меня?

До него донеслось бормотание, похожее на детский лепет. Комиссар напряг слух и едва уловил:

— Сеньор комиссар… сеньор комиссар…

Сержант Тоторно вошел в ложу, деликатно кашлянул, но поскольку на него никто не обратил внимания, коснулся плеча Леппринсе.

— Прошу прощения, сеньор Леппринсе.

— Что случилось?

— Пойду поднимусь на галерку, взгляну, все ли там в порядке.

— Ну что ж, иди.

— Слегка разомнусь, ладно? Уж этот мне театр…

— Иди, иди, сержант.

Из соседних лож зашикали, призывая к тишине, и сержант Тоторно вышел из ложи, задевая о стулья саблей. Макс взял бинокль и навел его на верхние ярусы.

— Тоже мне деятель, — проворчал он, имея в виду сержанта.

— Делают что могут, — сказал Леппринсе.

— Ха!

Занавес опустился, раздались аплодисменты, и вспыхнул свет. Макс вышел в небольшое помещение, отделявшее ложу от коридора. Леппринсе встал, закурил сигарету и только тогда последовал за своим телохранителем. Он открыл дверь в коридор, но путь ему преградил полицейский в униформе.

— Я хочу пойти в бар.

— Нельзя покидать ложу: таков приказ комиссара Васкеса.

— Я хочу пить. Передай комиссару Васкесу, чтобы он пришел сюда.

— Комиссара здесь нет.

— Тогда выпусти меня.

— Очень сожалею, сеньор Леппринсе, но не могу.

— Тогда сделай мне одно одолжение, хорошо?

— Слушаю вас, сеньор.

— Найди капельдинера и воли принести мне лимонада. Я расплачусь с ним здесь.

Леппринсе присоединился к Максу. Было жарко. Макс сидел в одной рубашке, без пиджака, перемешивая колоду карт.

— Я побуду здесь, если не возражаете, — сказал он.

— Хочешь разложить пасьянс? — спросил Леппринсе.