Правда о деле Савольты - [22]

М. Я больше, чем кто-либо другой, заинтересован в прояснении данного дела.

Д. Итак, вы утверждаете, что вам неизвестно, при каких обстоятельствах умер комиссар Васкес?

М. Да.

…Я узнал о гибели Пахарито де Сото сразу же после его смерти, но никак не связывал ее с теми событиями. Инспектор, которому было поручено это расследование, пришел к выводу, что Пахарито де Сото умер вследствие удара головой о край тротуара, что другие ушибы могли быть нанесены автомобилем, скрывшимся в неизвестном направлении. Нет оснований полагать, будто смерть Пахарито де Сото была насильственной. Допрос близких и знакомых покойного не дал никаких дополнительных сведений, которые могли бы повлиять на ход расследований. Сожительница вышеупомянутого Пахарито де Сото сразу же покинула город, не оставив никаких сведений о своем новом месте пребывания. В дальнейшем мне снова представился случай пересмотреть это дело…

— Мне кажется нелепым твое намерение самому заняться расследованием, — заявил мне Кортабаньес. — Полиция сделала все, что могла… Или ты считаешь иначе? Брось, дружок… брось. Советую тебе… ради твоего же блага… Напрасно потеряешь время… и только. Но главное не это… плохо то, что вы, молодежь, привыкли лезть на рожон… и еще хуже, что ты… впутаешься в какую-нибудь неприятную историю… Люди терпеть не могут… когда суют нос в их дела, и… правильно делают… Каждый хочет жить спокойно… по своему разумению. Никто не любит… когда у него путаются… под ногами. Я знаю… я не убедил тебя. Давно уже я никого не могу убедить. Не думай… я тебя не поучаю… я говорю так, потому что желаю тебе добра, дружок.

Кортабаньес произносил фразы прерывисто, словно ему не хватало воздуха и он боялся задохнуться, не договорив.

— Я тоже был молод и горяч… мне не нравилось человеческое общество, как и тебе, но… я не мог переделать его… или приспособиться к нему… как и ты… как все мы. Сначала я работал писарем в конторе… у одного престарелого адвоката… он давал мне очень мало работы, еще меньше денег… и никакого опыта. Потом я познакомился с Луисой, она была превосходной женщиной и… мы поженились. Бедняжка души во мне не чаяла и… своей любовью стремилась вселить в меня уверенность… уверенность, которой провидение справедливо лишило меня… Ради Луисы я открыл собственную адвокатскую контору… это была волнующая аван… авантюра. Единственная в своем роде. Мебель мы купили подержанную и… повесили вывеску… на двери. Никто не приходил… ни один человек, а Луиса по-прежнему убеждала меня, чтобы я не терял надежды, что рано или поздно явится первый клиент, а за ним вереницей потянутся остальные, но… явился первый клиент, и я проиграл… проиграл его дело… и он ничего мне не заплатил… И так было всегда… приходил первый, я проигрывал дело… и все оставалось по-старому… У нас с Луисой не было детей, и она умерла.

— Кортабаньес — большой человек, — сказал мне как-то Леппринсе, — но он обладает крупным недостатком. Он слишком жалостлив по отношению к себе. Это делает его скрытным, ожесточает, заставляет насмехаться над всеми подряд, начиная с самого себя. Его юмор слишком обнажен: он отталкивает, а не притягивает. Кортабаньес никому не внушает расположения, а тем более симпатии. В жизни можно позволить себе многое, но нельзя быть нытиком.

— Откуда вы так хорошо знаете Кортабаньеса? — поинтересовался я.

— А я его и не знаю. Просто природа создает бесчисленное множество человеческих типов, но человек выбирает для себя только полдюжины масок.

С лип бульвара Рамблас-де-Каталунья свисали разноцветные гирлянды ламп, образуя венки, звезды, петли и другие причудливые рождественские украшения. Люди благоразумно спешили уединиться по домам, чтобы встретить рождественскую ночь в кругу семьи. Изредка проезжали экипажи. Если бы Кортабаньес не дал мне адреса Леппринсе или что-нибудь помешало мне осуществить свое намерение, я отказался бы от него. Мне даже в голову не приходило, что Леппринсе в такой день мог куда-то уехать или проводить время где-нибудь в компании. В подъезде меня встретил одетый в ливрею швейцар с широкими бакенбардами. Я объяснил ему, к кому иду, и он спросил, кто я такой.

— Друг Леппринсе, — ответил я.

Швейцар распахнул передо мной дверцы лифта и дернул за трос пуска. Пока лифт поднимался вверх, я видел, как он с кем-то переговаривался в трубку. Должно быть, предупреждал обо мне слугу, потому что тот уже стоял на четвертом этаже у решетки лифта и сразу же провел меня в мрачный холл. По дому разливалось приятное тепло, а в воздухе стоял запах духов Леппринсе. Слуга любезно попросил меня подождать несколько минут. Только здесь, в этом теплом, мрачном холле, решимость моя вдруг стала ослабевать. Послышались шаги, и появился Леппринсе. Он был одет в темный элегантный костюм, но не по этикету. Вероятно, никуда не собирался выходить. Леппринсе приветливо поздоровался со мной, ничуть не удивился моему появлению, а только поинтересовался причиной столь внезапного визита.

— Прошу прощения, что я пришел в столь неурочный час, да еще в такой день, — начал я.

— Ну что ты, — возразил он, — я всегда рад видеть у себя друзей. Заходи. Или ты торопишься? Надеюсь, по крайней мере, ты не откажешься выпить со мной по рюмочке?