Правда истории. Гибель царской семьи - [190]

Ю. А. Буранов, длительное время работавший в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), много сделал для выяснения происхождения, характера «Записки Юровского». Главное — он выявил в фонде М. Н. Покровского в РГАСПИ машинописный текст «Записки Юровского», значившийся в описи как «Изложение расстрела семьи Романовых», с каковым ранее ему довелось познакомиться в Архиве президента, и рукописный текст этого документа, значившийся как «Рукописные записки М. Н. Покровского о расстреле Романовых» (Правда о екатеринбургской трагедии. Сб. док. С. 19). Машинописный текст является таким же, как и текст из личного архива сына Я. X. Юровского — А. Я. Юровского, с которым ранее, в 1978 г., познакомился драматург Г. Т. Рябов. В 1989 г. в Музее революции с документом, еще одним машинописным его оттиском, познакомился и впервые его опубликовал (Огонек. 1990 г., № 21) писатель Э. С. Радзинский, правда, без приписки в конце о точном месте захоронения останков узников Ипатьевского дома. В тексте, хранящемся в музее, приписки нет. Полностью текст стали давать в литературе позднее, после опубликования его Г. Т. Рябовым (Рябов Г. «Принуждены вас расстрелять». Родина, 1989 г., № 5) Все эти три исследователя — Рябов, Радзинский и позднее Буранов — выявили «Записку Юровского», заявили об этом в печати или опубликовали ее, тем самым сделали важное открытие. Последний сделал больше — нашел рукописный текст, выполненный рукой М. Н. Покровского, провел другую исследовательскую работу. Экспертизой было установлено, что рукопись документа сделана рукой М. Н. Покровского, им же сделаны небольшие приписки к одному из машинописных оттисков. Следует добавить, что на копиях документа значится надпись сына Юровского —Александра: «Копия документа, переданного моим отцом Яковом Михайловичем Юровским в 1920 г. историку Покровскому М. Н.» Он заверил ее своей подписью.

Итак, выяснилось, что документ написан рукой известного историка-большевика М. Н. Покровского, во времена Октября и гражданской войны и некоторое время 1920-х гг. входившего в высшую элиту Советского государства. Историки, прочие авторы, члены Госкомиссии, например историк С. В. Мироненко, прокурор-следователь В. Н. Соловьев пришли к выводу, что мы имеем дело не с чем иным, как воспоминаниями Я. X. Юровского, записанными М. Н. Покровским. При этом учитывалась «малограмотность» Юровского и соответствие содержания документа реалиям (см.: Русская мысль. 1997, 16 апреля).

Ю. А. Буранов же пришел в конечном счете к выводу, что документ — фальшивка. И не только потому, что он вышел не из-под пера Юровского, а потому, что, по его мнению, документ совершенно не соответствует самим событиям, искажает их «в угоду» каким-то инстанциям власти. В то же время Буранов пытается доказать, что Покровский все же брал что-то от реальности, но из публикаций антисоветских авторов. С одной стороны, Буранов пишет о документе все же, как о «показаниях и противоречивой версии» «Якова Юровского», а с другой — как о творении Покровского по заданию кого-то. Покровского в связи с этим он наделяет званием «Первого и главного фальсификатора цареубийства», что совершенно несостоятельно и несправедливо по отношению даже к такому противоречивому историку. Оценка документа Бурановым в итоге однозначна — «фальшивка» (Правда о екатеринбургской трагедии. Сб. док. С. 24).

По поводу того, что другие специалисты на основе сопоставлений «Записки» с другими свидетельствами участников воспринимают ее как документ, фиксирующий показания Юровского, Буранов пишет: «Все вроде здесь гладко, но с таким "анализом" "документов" вряд ли согласится хотя бы один историк, по-настоящему объективно оценивающий трагические события 1918 года в Екатеринбурге» (там же. С. 24). Представляется, что это слишком самонадеянное заявление! Есть и еще будут появляться такие историки, ибо данный документ по всем важнейшим моментам подтверждается другими источниками первостепенного значения. И сочинить его не только в деталях, но и в общем плане «главный фальсификатор» М. Н. Покровский никак не мог. Почему бы не предположить, что именно «малограмотность» (или недостаточная грамотность) Юровского могла быть причиной того, что профессор М. Н. Покровский по чьему-то поручению сверху, скажем, того же В. И. Ленина или просто «для истории», по своей инициативе, что менее вероятно, записал и отредактировал рассказ Юровского, приведя его к удобочитаемому виду? Не извлечем ли мы когда-нибудь из «хранилищ за семью печатями» еще один машинописный текст «Записки» с резолюцией: «Читал (ознакомился) такого-то числа, Ленин»?

Ю. А. Буранов и мысли не допускает, что такое могло быть. А подобный вывод историка С. В. Мироненко он отвергает, не приводя никаких доказательств. Вот его отношение к позиции названного историка: «Мироненко заявил, что записки являются "воспоминаниями" Юровского, но "написаны (надо же!) Покровским". Все правильно: признать, что весь комплект документов по царскому делу является не чем иным, как искусной фальсификацией...» Ни больше ни меньше, только так! Также неблагосклонен Ю. А. Буранов к воспоминаниям Я. X. Юровского 1922 и 1934 гг., и других участников убийства и захоронения, прежде всего М. А. Медведева (Кудрина) и И. И. Родзинского. О последних он отзывается, как о «сущей нелепице» (там же. С. 23). Но почему же? Обратимся еще к одному важному источнику. В середине 1960-х гг. А. Н. Яковлев (в то время зав. Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС) по поручению Н. С. Хрущева выявил, пригласил в ЦК и совместно с сотрудником радиокомитета беседовал с М. А. Медведевым (Кудриным) и Г. П. Никулиным об их участии в уничтожении и захоронении Царской Семьи. Был приглашен и И. И. Родзинский. «Пригласил их, — вспоминал он, — на беседу. Как показали последующие события, я был последний, кто официально разговаривал с участниками расстрела семьи Романовых.