Правда и ложь в истории великих открытий - [60]

ЧАРЛЬЗ ДАРВИН КАК МИФ

Дарвин обычно представляется неразговорчивым, почти отшельником, человеком, отрешившимся от всего во имя науки. В 1838 году он выдвинул идею, которая грозила преобразовать все тогдашнее естествознание и этику. Это не могло не навлечь на ученого гнев Церкви. В основе такого образа лежит хорошо нам знакомый сюжет о гении, который возникает ниоткуда лишь для того, чтобы на его голову был возложен лавровый венок славы.

Все началось в 1834 году с совершенно невероятного события. Не имевший никакого понятия о том, чем бы ему заняться в жизни, молодой Чарльз Дарвин решает совершить кругосветное путешествие на борту корабля под названием «Бигль». Во время этого опасного путешествия он полностью меняет свои взгляды на мир. На Галапагосских островах, чье явно вулканическое происхождение означало, что они появились после Божественного Творения, он видит, как варьируется вид вьюрков в зависимости от того, какая пища преобладает на конкретном острове. Он также видит, как гигантские черепахи не выказывают никакого страха, поскольку на них никогда не охотились хищники. Увидев явные признаки адаптации к местным условиям, Дарвин решает подвергнуть сомнению то, что казалось неоспоримым, — постоянство видов.

Затем пришло потрясающее упорство ученого, который не знает отдыха до тех пор, пока не убедится, что нашел ответы на самые животрепещущие вопросы естествознания. Дарвин не игнорирует факты, которые противоречат его убеждениям, а пытается понять, нет ли ложного в том новом, что он предлагает. Наконец, в этой истории есть и нечто личное — затворничество среди деревень Кента, приступы страха и ежедневная рвота как наказание за невероятную ересь, в которую он впал. Утверждается, что в течение 20 лет Дарвин, как власяницу, нес на себе непомерную ношу Истины. Его идеи были столь революционны, что у него не было сомнений: когда они будут обнародованы, начнется настоящая буря. Пребывая в самоизоляции до 1858 года, он затем все-таки приступил к действиям, воодушевленный уэльским натуралистом Альфредом Расселом Уоллесом, который состоял с ним в переписке и на десятки лет позже пришел к тем же выводам. Дарвин был человеком исключительно порядочным, а потому сделал все, чтобы Уоллесу тоже было воздано должное. На последней странице этой истории перед нами предстает Дарвин-еретик, провозглашенный Ньютоном биологии и похороненный в 1882 году в Вестминстерском аббатстве со всеми государственными почестями.

Если бы некий комитет попросил бы набросать жизнеописание, достойное истинного героя науки, вряд ли можно было бы придумать что-нибудь лучше, чем этот миф о Дарвине. Чего стоит одно только драматическое противопоставление Дарвина-затворника Дарвину-революционеру! Его жизнеописание содержит и рассказ о самопожертвовании, как у Галилея, и рассказ о гениальных прозрениях, как у Эйнштейна, и все эти сюжеты сходятся в деревенской обители, в живописных долинах Кента.

«НИКОГДА НЕ ПОЗВОЛЯЙТЕ ФАКТАМ ПОРТИТЬ ХОРОШИЙ СЮЖЕТ»

Поскольку вы уже знакомы с несколькими случаями, описанными в этой книге, то можете без труда догадаться, что стандартный рассказ о Дарвине не решает многих проблем. Самая большая беда такого варианта его биографии заключается в том, что она заставляет сомневаться в оригинальности Дарвина как теоретика эволюционизма. В отличие от авторов учебников, честно признаемся, что ни одна из концепций, на основе которых Дарвин создал свою теорию эволюции (теорию естественного отбора), не отличалась новизной. Историки теперь признают, что главные факторы эволюции — борьба за выживание, отбор, наследственность, адаптация и даже появление случайных изменений в наследуемом комплексе признаков — широко обсуждались ботаниками и зоологами Викторианской эпохи. Главный вклад Дарвина заключается не в том, что он перевернул всю их работу, а в том, что он трансформировал их результаты в нечто осмысленное и цельное.

Даже в самом процессе открытия нет того драматизма, о котором говорится в популярных жизнеописаниях Дарвина. Хотя он и был впечатлен обилием и разнообразием видов, встреченных им во время плавания на «Бигле», но то, что на Галапагосских островах его посетила гениальная идея и он воскликнул: «Эврика!» — чистейший миф. Гораздо сильнее его потрясли нелетающие птицы Южной Америки, чем разнообразие клювов у галапагосских вьюрков или тамошние гигантские черепахи. Интерес Дарвина к птичкам был настолько мал, что он осуществил маркировку галапагосских вьюрков с ошибками и потом должен был обращаться за помощью к лондонскому зоологу, чтобы правильно распределить по островам все собранные им разновидности. Его не менее знаменитые образцы гигантских черепах, пойманные членами команды «Бигля», за время путешествия были съедены, а остатки выброшены за борт.

Если перейти на более серьезный уровень, то современные исследования говорят, что различия между идеями Дарвина и якобы конкурировавшими эволюционными теориями того времени, во многом надуманны. В данной главе, основанной в большей своей части на личных дневниках Дарвина, показано, насколько глубоко его идеи отражали тенденции в науке начала XIX века. Для того чтобы это увидеть, нужно сначала ознакомиться с теориями эволюции, существовавшими до появления книги Дарвина «Происхождение видов», затем понять, какое влияние эти идеи оказали на Дарвина, и, наконец, перейти к, убедительным на первый взгляд данным, заставившим многих дарвинистов придерживаться этих ранних эволюционных теорий вплоть до 30-х годов XX века.