Практические занятия по русской литературе XIX века - [120]
Но в данном случае, как видно, определить позиции Гоголя в споре Белинского и Шевырева в части, касающейся оценки повестей Н. Ф. Павлова, мы не можем.
3. Обращаемся к третьему примеру — к полемике между Белинским и Шевыревым по поводу «Миргорода». Прежде всего, напомним студентам об оценке творчества Гоголя Шевыревым и Белинским. Позиция Белинского может быть раскрыта на материале его статей «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя», «О русской повести и повестях Гоголя». Объявив Гоголя главою литературы, поэтом «жизни действительной», который представляет вещи не карикатурно, а истинно, Белинский излагает свое понимание комического — диаметрально противоположное мнению Шевырева, который трактовал комическое как «безвредную бессмыслицу».
С кем из них — с Шевыревым или Белинским — в оценке собственного творчества в 1830–е годы был Гоголь?
Из письма Шевыреву от 10 марта 1835 г. видно, что Гоголь серьезно надеялся на глубокое понимание Шевыревым «Миргорода» — в ту пору, когда Гоголь рассчитывал, что «Московский наблюдатель» станет таким журналом, о котором он мечтал. Однако «Московский наблюдатель» не оправдал надежд писателя. И свое отношение к Гоголю новый журнал показал, в частности, тем, что не напечатал присланную в редакцию журнала повесть Гоголя «Нос» (решение Шевырева и Погодина).
Статья, посвященная «Миргороду», о которой Гоголь просил Шевырева, появилась во втором номере «Московского наблюдателя» (цензурное разрешение 30 марта 1835 г., вышел в свет, вероятно, в апреле). О том, как принял Гоголь эту статью Шевырева, у нас сведений нет. В начале мая 1835 г. он был проездом в Москве и мог там лично беседовать с Шевыревым, но документально это не подтверждено. Однако на основании того, что мы знаем о Гоголе — авторе «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Ревизора», петербургских повестей, на основании разобранной выше журнальной статьи Гоголя, его высказываний о Пушкине, о задачах писателя трудно предположить, что Гоголь согласился бы с Шевыревым, считавшим гоголевский смех, вообще стихию комического «безвредной бессмыслицей». Судя по всему, Гоголь должен был отвергнуть эту теорию Шевырева, а значит, и статью его о «Миргороде».
По свидетельству П. В. Анненкова, Гоголь в эту пору был «осчастливлен» другой статьей о «Миргороде» — статьей «О русской повести и повестях Гоголя», которая, по словам Анненкова, «и уполномачивает нас сказать, что настоящим восприемником Гоголя в русской литературе, давшим ему имя, был Белинский»[415]. Статья Белинского, появившаяся в трудную для Гоголя пору, когда он чувствовал себя одиноким, так как его друзья из «Московского наблюдателя» «весьма уклончиво еще», по словам Анненкова, «выражали в своем органе сочувствие его творческим талантам», явилась для Гоголя огромной поддержкой.
Руководитель занятий может остановиться и на некоторых других сторонах отношений Гоголя и Шевырева. Преподаватель обращает внимание на перевод Шевырева седьмой песни «Освобожденного Иерусалима» Т. Тассо с предисловием переводчика, в котором предсказывалась неизбежность новой реформы русского стихосложения. У современных русских поэтов Шевырев видел только изнеженность, слабость, скудость и однозвучность стихов, за что Белинский зло вышутил Шевырева и как теоретика и как поэта.
Для того чтобы попытаться уяснить взгляд Гоголя на необходимость реформы русского стихотворного языка, следует обратиться к ранее разобранной его статье «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году». В ней проявляется отношение Гоголя к архаике в поэзии и теории: Гоголь одобряет старый «Телеграф» за то, что он стремился «испровергнуть обветшалые, заматорелые, почти машинальные мысли тогдашних наших старожилов, классиков…» (VIII, 171). Мог ли Гоголь, написавший статью «Несколько слов о Пушкине», которая впервые показала значение Пушкина для России, не согласиться со словами Белинского, направленными против Шевырева? «Мы думали, — иронизировал Белинский, — что, например, стихи Пушкина памятны всякому образованному русскому своим высоким художественным достоинством, а не одним своим однозвучней: теперь ясно, что мы ошибались!» (II, 147).
В этой связи следует остановиться и на статье Шевырева, посвященной стихам В. Бенедиктова, в которой тот был объявлен первым поэтом мысли в России. Ознакомившись с содержанием статьи Шевырева, студенты поймут, что Гоголь, видевший в каждом слове Пушкина «бездну пространства» и необъятное содержание, не мог быть с этим согласен и, несомненно, солидаризировался с Белинским. Критик предсказывал кратковременность славы Бенедиктова, возражал Шевыреву, писал о том, что великим поэтом мысли был Пушкин) II, 150—151).
Для студентов, знающих повести Гоголя о художниках («Невский проспект», «Портрет»), ясно, что Гоголь был бы согласен не с Шевыревым, считавшим, что поэт стал баловнем современного общества, а с Белинским, который, возражая на статью Шевырева о драме Альфреда де Виньи «Чаттертон», писал: «Странно и непонятно, как г. Шевырев не хотел видеть, что в наше время истинный талант и даже гений может точно умереть с голоду, обессиленный отчаянною борьбой с внешней жизнью, непризнанный, поруганный!..» (II, 158).
