Пpиключения Hиктошки - [10]

Малышка была немного тяжелее Hиктошки, может быть потому, что мокрые волосы, оплетенные тиной, тянули ее вниз. Hиктошка обхватил ногами какую-то корягу и тянул лозу с такой силой, что малышка повисла, наконец, вверх ногами. Изо рта ее полилась вода, и она стала громко кашлять.

Малышка висела вниз головой и кашляла, и из нее выливалась вода. Наконец Hиктошка опустил ее на землю. Правда, она при этом ударилась головой о корягу — но в сравнении с тем, что она только что чуть не умерла, это были уже пустяки. Малышка была так слаба, что не могла стоять или сидеть. Hиктошка уложил ее на траву. Он и сам едва держался на ногах. Но тут Hиктошка увидел, что вокруг ее шеи намоталась тина, и испугался, как бы она опять не задушилась. Стоя на коленках и осторожно приподняв голову малышки, он начал потихоньку разматывать длинные пряди этой тины. Малышка ничего не говорила, а только жадно глотала раскрытым ртом воздух, словно была голодная.

— Как вас зовут? — спросил он, сняв с ее шеи последний кусок речной травы.

Малышка еще немного подышала, а потом шепотом ответила:

— Бабаяга.

Больше она уже ничего не могла сказать. Только глотала воздух ртом.

Глава пятая с половиной. БАБАЯГА.

Малышку и вправду так звали: Бабаяга. На самом деле, когда-то ее звали по-другому, и это она сама себе придумала такое непривлекательное имя. Дело в том, что Бабаяга была страшная, невероятная, удивительная красавица. Жила она в собственном домике на окраине Цветограда и очень редко из него выходила при свете. Потому что была ужасно стеснительная. Но Бабаяга любила гулять по ночам и нюхать цветы. А днем она сидела дома и стеснялась выходить. Только когда у нее совсем кончались продукты, она шла в булочную, чтобы купить хлеба или в молочную за молоком, или в колбасную за докторской колбасой. Появилась она в Цветограде не так давно (то есть, малышка, а не колбаса), кажется, прошлой весной, а где жила раньше — никто не знал. По акценту-то ясно было, что она иностранка.

Когда поэт Пёрышкин впервые увидел эту малышку, он написал лучшую свою поэму под названием «Весенние лепестки». А когда с ней на улице нечаянно столкнулся ученый Знайка, он открыл закон всемирного тяготения и в тот же вечер изобрел ракету, в которой коротышки впоследствии полетели на Луну. Для Таблеткина встреча с Бабаягой закончилась горячкой с температурой тридцать девять и пять и бредом. Таблеткин так очумел, что выдумал несуществующую, но смертельную болезнь под названием «веснуха» и сделал от нее прививку всему населению города. Таблеткин выделил для веснухи целую главу в медицинской энциклопедии, которую он сам написал. Там рассказывалось, какая это опасная болезнь и как по весне, нанюхавшись ароматов цветов, коротышки заболевают веснухой и сходят с ума.

Бабаяге надоело, что из-за ее красоты все смотрят на нее, как на чудо, и она нарочно, перед тем, как выйти из дома, стала мазать лицо сажей, а вместо одежды надевать грязные, рваные лохмотья. Как раз тогда она и выдумала себе это имя: Бабаяга и всем, кто спрашивал, говорила, что ее так зовут.

Но ничего это не помогло. Натерев волосы жидким мылом и высушив потом феном, чтобы были как мочалка, намазав золой щеки, в грязном, разорванном платьице, в котором дыр больше, чем материи, Бабаяга все равно была самой красивой малышкой в городе. Некоторые малыши так прямым текстом и заявляли: в лохмотьях, с чумазым лицом она, мол, намного симпатичнее, чем другие малышки, которые носят модные платья и пользуются косметикой. Особенно малыши вроде Пустомели, которые и сами-то не любят мыться. Надо ли говорить, что после таких высказываний малышки Цветограда, почти все до единой, возненавидели Бабаягу.

С ней дружила одна только Кнопочка. Кнопочке было наплевать на собственную красоту. Она никогда не смотрелась в зеркало, надевала на себя что попало, в жизни не красилась, и малыши ей были глубоко безразличны. (Кстати, это была совсем не та Кнопочка, которую любил таскать за косички Пустомеля, а другая малышка, ее тезка).

— О, почему, почему они считают меня главной красавицей? — жаловалась бедная Бабаяга подруге, по-иностранному выговаривая слова. — Почему смотрят на меня, как на скульптуру в музее или чудно-юдный цветок? Щеки гуталином мазала, на волосы оливковое масло лила, перцем насыпала, даже макаронами! На улицу выхожу — платье рваное, грязное. Ничего не помогает. Глядят, откроя рот, — вот и всё! А я совсем не чудно-юдный цветок и не скульптура! Я обычная малышка, такая же, как все. И между прочим, я тоже личность, не меньшая, чем они. Я не красотка с ангело... с ангеловым лицом! У меня, между прочим, душа есть!

Бабаяга плакала, а Кнопочка утешала ее.

— Ну что ты... другие счастливы были бы иметь такие огромные зеленые глаза и такие длинные ресницы, как у тебя. Я, правда, этого тоже не понимаю, но Ласточка мне говорила, что если бы у нее были ресницы ровно в два раза короче твоих и пусть даже не такие густые и не рыжие, а просто коричневые — она бы была на седьмом небе от счастья.

— Но я-то от всего этого совсем не попала на седьмое небо! — всхлипывала Бабаяга. — И крупные прозрачные слезы текли по ее прекрасным щекам.