Позывные Зурбагана - [46]

— Вот спасибо! — обрадовался Женя. — Я сейчас заеду за: тобой, и мы вместе перевезем мебель, которую я купил еще позавчера.

— Заезжай, я буду тебя ждать на углу улицы.

Я разъяснил, где буду ждать, а Женя удивился, как меня туда, занесло в такую рань: он ведь не знал, что я не ночевал дома.

Мы привезли купленную Женей мебель, потом съездили в пекарню и забрали там его вещи. Я наскоро предупредил Алешу, что сегодня же вечером возвращаюсь к нему, и поехал с Женей на его новую квартиру.

Квартирка была чудесная. Мы расставили мебель, и я предложил Жене ехать немедля за Маргаритой и Аленкой, а я останусь у него и все приберу к их приезду.

Женя был очень тронут, оставил мне вторые ключи на случай, если мне понадобится выйти, и поехал на своем «Урагане» за семьей.

Телефона у него не было, и я чувствовал себя в надежном укрытии: никого мне не хотелось видеть.

Расставив его книги, развесив в шкафу костюмы, рубашки, сделав небольшую перестановку мебели (по-моему, так Маргарите больше понравится), я сбегал к соседям за ведром и тряпкой и вымыл полы. Потом огляделся и решил что не хватает для новоселья лишь занавесок и цветов. Ну, занавески привезет Маргарита, но вот цветы… где взять цветы в конце декабря?

Я пошел в ближайшую столовую и пообедал, а затем позвонил на базу Кузькину и попросил помочь с цветами.

Афанасий Романович, похоже, зачесал затылок, но потом вспомнил что-то и велел мне возвращаться к Жене и ждать цветы, которые привезут на машине.

И цветы привезли, в горшках, цветущие, набирающие бутоны, и просто декоративные. Их доставили в газике два товарища Жени по автобазе, они таскали, а я их ставил на пол.

— Где вы достали столько цветов? — не выдержал я. Оказалось, что на алюминиевом заводе имеются оранжереи, и Кузькин выпросил под каким-то предлогом цветы, прямо в горшках. Ребята осмотрели Женину квартиру, повосхищались и уехали. А я расставил цветы — на подоконниках, шкафах и лакированных тумбочках. Получилось очень уютно. Я прилег на диван отдохнуть, когда в дверь опять постучали.

Решив, что это либо соседи, либо шоферы зачем-то вернулись — Жене еще было рано, — я медленно поплелся в переднюю и отпер дверь.

На площадке стоял тот, кого я еще вчера считал своим отцом. Я попятился. Андрей Николаевич Болдырев вошел в квартиру и захлопнул за собой дверь.

— Еле тебя нашел, — сказал он. — Надо, Андрюша, с тобой поговорить.

Странно, но начиная с этой минуты — с этого дня — время как бы ускорило свой ход. События уплотнились неимоверно: как будто в один день втискивалась целая неделя. Я не преувеличиваю.

— Ты слышал вчера наш разговор? — начал Андрей Николаевич, входя. — Ведь так?

— Вы присядьте, — пригласил я, смутившись.

— Неважно. Ну, давай сядем. Значит, слышал? — Мы сели у стола, напротив друг друга.

— Слышал.

— И потому не пришел ночевать? Я хочу знать почему? Обиделся на меня, рассердился?

— Ну, что вы! За что?

— Ты как будто привязался ко мне, даже полюбил, как отца. А теперь что же, сразу разлюбил?

— Андрей Николаевич!

— Ты меня называл отцом…

— Но вы не отец. Знали это с самого начала. Вам просто стало меня жалко… Видно, я был действительно очень жалкий, уж так хотелось иметь отца! Сколько я могу пользоваться вашей добротой и… жалостью.

— Угу. Я примерно так и понял. Но дело — для меня — осложнилось тем, что я полюбил тебя, как сына. Понятно, как родного сына! Я очень страдаю из-за того, что ты ушел. Ты сказал Алеше, что вечером переедешь к нему. Прошу тебя, не делай этого, возвращайся ко мне, как к отцу. Все думают, что ты мой сын, пусть так и будет. А за то, что я не принял тебя тогда… четырехмесячного, прости. Это была моя ошибка. Самая большая ошибка в моей жизни. Неужели ты не сможешь простить? Андрей!..

— Андрей Николаевич, ни о каком прощении и речи не может быть. Никого на свете я не люблю больше, чем вас. Всю жизнь буду помнить, как вы меня приняли, как мы жили это время, до приезда мамы. Мой отец, настоящий, художник Никольский, но разве бы я мог его любить и уважать больше, чем вас. Если бы я только знал, что он мне родной…

— Тебе его жалко?

— Очень! Вы не представляете, как мне его жалко.

— Представь, Андрюша, мне тоже его жаль. Он был талантливый художник.

Мы помолчали, не сводя друг с друга взгляда.

— Так вернешься? — возвратился он снова к этому же.

— Андрей Николаевич, помните, у нас ведь было договорено, что вы женитесь на Христине, а я живу у Алеши. Простите, но что именно изменилось?

— В моей личной жизни все изменилось. Я собирался жениться на Христине… Теперь это невозможно.

— Из-за мамы? Вы опять вернулись друг к другу?

Болдырев тяжело вздохнул и опустил голову на руки. Несколько минут тишина стелилась в комнате, как тяжелый бесцветный туман. Затем он поднял голову и прямо глянул на меня.

— Я понял, что не люблю Христину. Люблю, как сестренку, очень уважаю… ну есть немного увлечения. Она стоит большего чувства, сынок. А я всю жизнь любил лишь одну женщину… Ксению, твою маму.

— Вы опять сходитесь?

— Нет, Андрюша, нет, Ксения сказала, что ее чувство перегорело… Слишком долго ждала меня, не надеясь, не веря. Она выходит замуж за…