Позорный столб (Белый август) - [4]

Хотя роман К. Шандора описывает самый тяжелый момент в истории венгерского народа — поражение социалистической революции, тем не менее автор мастерски сумел показать, что борьба продолжается и победа контрреволюции временна. Вот почему книга К. Шандора звучит в целом оптимистично. Читатель убежден, что Эгето, Богдан, Надь и их соратники еще поведут венгерских трудящихся на новые классовые бои.

Так и случилось. В 1921–1922 годах под руководством венгерских коммунистов по всей стране прокатилась волна забастовочного движения; в 1925–1927 годах уже десятки тысяч рабочих приняли участие в забастовках; в 1929 году произошла одна из крупнейших забастовок горняков в Шальготарьяне; в начале 1930 года под руководством Венгерской коммунистической партии проходили бурные демонстрации безработных как в столице, так и в ряде провинциальных городов. Крупнейшим событием в рабочем движении Венгрии явилась стотысячная демонстрация трудящихся Будапешта 1 сентября 1930 года, проходившая под лозунгами: «Требуем работы, хлеба!», «Да здравствует пролетарская диктатура!» Новые выступления венгерских трудящихся произошли в 1937 году. И в годы второй мировой войны венгерские коммунисты оставались самыми последовательными и непримиримыми борцами против фашистской диктатуры Хорти.

Вспоминая мрачные времена контрреволюции, один из старейших венгерских коммунистов Ференц Мюнних как-то говорил: «У нас, коммунистов, не было и тени сомнения в том, что мы потерпели лишь временное поражение». Роман К. Шандора правдиво отображает эту уверенность венгерских коммунистов. История подтвердила, что они были правы.

В. Исраэлян.

Глава первая

Его мученики навеки запечатлены в великом сердце рабочего класса. Его палачей история уже теперь пригвоздила к тому позорному столбу, от которого их не в силах будут освободить все молитвы их попов.

К. Маркс. Гражданская война во Франции.

Третьего августа 1919 года, ранним утром этого ослепительно ясного летнего воскресенья, до предела насыщенного паническими слухами, с подножки трамвая, шедшего в Будапешт, соскочил человек с портфелем, пересек пыльную площадь Мира и направился к проспекту Сент-Ласло.

— Смылся голубчик! — обронил на задней площадке украшенный бачками кондуктор, затем вновь стал прислушиваться к тому, что говорилось в вагоне. Медноносая матрона в траурном флере дрожащим от негодования голосом бросала отрывистые фразы, поверяя пассажирам имеющиеся у нее достоверные сведения.

— Семнадцать грудей! Отрезали у монашек! В сейфе нашли! Злодейство! Все из Калочи! Архиепи…

Конец ее фразы заглушили звонок и взвывший мотор отправившегося трамвая.

Человек с портфелем быстро шел по переулку; следом за ним с непроницаемым, бесстрастным видом шагал субъект в котелке. Лицо его удивительно напоминало свиное рыло. Субъект этот тоже соскочил с трамвая.

По одну сторону тихого переулка виднелась заржавленная проволочная ограда чугунолитейного завода Ш., по другую — тянулась высокая и глухая каменная стена с облупившейся штукатуркой, отделявшая от внешнего мира сад психиатрической лечебницы.

На стене висело чуть ли не восемь одинаковых приказов:

Всем! Всем! Всем!

На территории IV армейского корпуса впредь до дальнейших указаний объявляю

ОСАДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ,

Любой нарушитель порядка, будь то грабитель или просто лицо, не выполняющее моих приказов,

ПОДЛЕЖИТ РАССТРЕЛУ НА МЕСТЕ.

Время закрытия всех учреждений — 20 часов 00 минут. После 21 часа 00 минут никто, за исключением патрулей и вооруженных сил по обеспечению порядка, не имеет права находиться на улице.

Красноармейцы, получившие увольнительные, и солдаты Красной милиции обязаны немедленно отправляться в казармы.

Военный комендант города Будапешта Хаубрих, собственноручно.

Будапешт, 1 августа 1919.

На противоположной стороне, у ворот чугунолитейного завода Ш., разговаривали двое рабочих; лица обоих были хмуры. Один из них, уже в летах, рассказывал собеседнику о том, что ходят слухи, будто профсоюзное правительство приняло решение отменить национализацию промышленных предприятий, в том числе и чугунолитейного завода Ш. Сейчас разрабатывается соответствующий декрет. Контрреволюция день ото дня свирепствует все больше.

Тем временем человек с портфелем шел по переулку; не доходя до угла, он, словно бы в нерешительности, остановился: должно быть, почувствовал, что за ним кто-то идет. Он метнул взгляд на рабочих, занятых разговором у заводских ворот, пожал плечами и, сделав еще несколько шагов, скрылся за углом сада лечебницы, держа путь к Пешту.

Следом за ним с рассеянным видом прошел субъект в котелке. Завернув за угол, субъект этот мгновенно преобразился: он стряхнул с себя напускное равнодушие и зычно рявкнул:

— Стой!

Человек с портфелем даже не оглянулся и продолжал идти своей дорогой.

— Стой!! — прозвучал вторичный окрик.

Тогда шедший впереди не спеша обернулся. Он был без шляпы, в сером военном кителе с расстегнутым воротом, на лбу его блестели капельки пота.

— Что вам надо? — спросил он медленно, растягивая слова.

На панели, развороченной из-за ремонта канализации, у самой стены психиатрической лечебницы, рядом с большой кучей песка, слева, он приметил обломки кирпича…