Позолоченное великолепие - [123]

В 1765 году Томас вместе с Робертом отправились на север, в Йоркшир, куда последнего пригласил новый владелец имения. Сэр Роуленд Уин, у которого Томас служил подмастерьем, умер, оставив все старшему сыну, пятому баронету Ностелла, носившему то же имя. Разумеется, молодому сэру Роуленду, который был в курсе всех последних модных течений, понадобился самый модный архитектор современности, чтобы внести изменения в дом, который ему казался старомодным.

Для Томаса это стало ностальгическим возвращением к местам, где прошла его молодость. От старого Ностелла не осталось и следа, все булыжники выкопали и на их месте разбили лужайки. Он все еще помнил внушительное здание, называвшееся домом приходского священника. Томас вспомнил, что минуло почти двадцать восемь лет с тех пор, как здесь закончилось его ученичество, и он в возрасте девятнадцати лет отправился в Йорк. Казалось, что парк переделали в классическом стиле с открытыми склонами, на которых росли группки деревьев, как это нравилось великому садовнику, «одаренному» Брауну. Он не увидел прежней оранжереи, а то место, где стояла ротонда, украшали кедры.

Томас с Робертом с одинаковой радостью взялись за проекты, а работы было много. Томас снискал расположение сэра Роуленда, которому было приятно узнать, что такой известный краснодеревщик начал свой путь в плотницкой мастерской в его имении.

— Мистер Чиппендейл, я доверяю вам заново обставить весь дом, — сказал он.

— Это для меня огромная честь, — ответил Томас и низко поклонился. Именно такой заказ порадовал его больше всего. Он создаст чертежи мебели для Ностелла, которая будет вечно радовать глаз. Однажды сэр Роуленд, вернувшись с охоты, застал Томаса за тем, что он рассматривал кукольный дом, который изготовил в годы ученичества. Он остался нетронутым — ни один предмет мебели не был сдвинут с места, в нем обитали те же восковые куклы.

— Моя покойная мать очень дорожила этим кукольным домом, — заметил молодой баронет, — и по этой причине к нему всегда будут относиться с почтением. Я бы сказал, что это самое лучшее и честолюбивое творение рук подмастерья. Нет сомнений в том, что оно предопределило все будущие творения.

Эти хвалебные слова еще звучали в ушах Томаса, когда он вернулся в Лондон. Том издал довольный возглас, когда услышал от отца добрые вести. В шестнадцать лет он вытянулся и достиг той стадии, когда руки и ноги еще не обрели гармонии с телом, но он обладал приятной внешностью, его глаза искрились и девушки из обивочной мастерской поглядывали на него из окон и жеманно улыбались всякий раз, когда он оказывался поблизости. Он был столь же трудолюбив, что и его отец, и ранние надежды Томаса относительно сына оправдались. Парень словно родился краснодеревщиком, он любил дерево и обращался с ним как художник, что уже сулило ему будущее отличного ремесленника, который завоюет большую известность. Он прошел трудную школу, да и сейчас ему было нелегко.

Томас не проявлял к нему снисхождения за то, что он был его сыном. Том прошел все этапы, относящиеся к ремеслу плотника-краснодеревщика, а сейчас усваивал необходимые навыки в мастерской фанеровки. В конце рабочего дня Кэтрин не пускала его в дом, пока он не искупается в пристройке и не наденет чистое белье и одежду, приготовленную Элизабет.

Он относился к Элизабет по-доброму и забавлялся тем, что часто дразнил ее. Девушка была такой робкой и серьезной, что ее было легко ввести в краску, спросив, целуется ли она со своим нынешним ухажером, когда она собирается замуж или еще что-то в этом роде. Она всегда воспринимала его подтрунивания без обиды и иногда отвечала смелой колкостью, ставившей мальчика на место и заставлявшей смеяться. Они были друзьями, насколько это возможно между сыном работодателя и скромной служанкой. Он сразу смог определить, что она еще девственница. Как ему это удалось, он сам не знал, поскольку в этих делах почти не имел опыта, но он достиг возраста, когда мыслям не давали покоя такие вопросы. А когда он спал, ему снились девушки. Однажды ему приснилась Элизабет. Он так сильно смутился, когда утром увидел ее, что молча прокрался мимо нее с багровым лицом. Она смотрела ему вслед, не понимая, что могло случиться.

— Кошка откусила у тебя язык? — крикнула она ему вдогонку.

— Нет, — ответил он, чтобы не обидеть ее, но не повернул головы и прямиком вышел во двор, опустив плечи и не вынимая рук из карманов.

Она покачала головой и улыбнулась ему вслед, крепче прижала корзинку с выстиранным бельем к своему широкому бедру и отправилась развесить его на веревке. Она была на пять лет старше Тома и считала его ребенком, несмотря на высокий рост и мужскую браваду. Она старалась не краснеть, когда он добродушно подшучивал над ней, но в последний раз ее щеки покрылись густой краской. Как ни странно, большинство мужчин это приводило в восторг. Элизабет видела, как на их лицах появляется странное выражение, похожее на удивление и гордость своими достижениями, будто что-то необычное в них заставляло ее краснеть, когда ей отвешивали самый простой комплимент. Обычно ее осмеливались поцеловать только в темноте, что было хорошо, ибо у нее загорелись бы щеки, если бы кто-то взял бы ее за талию или коснулся груди. Такую вольность она разрешила бы только мужчине, который бы ей очень нравился. Она относилась к своим ухажерам строго.