Познание французского языка - [16]

— Ада! — словно угадывая, подсказывая мне и опять этим, словно, залезая мне в голову. — Адой меня звать. А можно и по — другому: Адочкой, Адкой и вообще, так, как тебе будет угодно, милая…

— Я уже тебе говорила, кажется, что я для тебя никакая не милая….

Все, что угодно, но только не это! Да, что же это такое! Что вообще это? И уже немного приходя в себя, я ей, в ее улыбающееся лицо, говорю с возмущением…

— Пошла прочь от меня!

А она, как ни в чем не бывало, теперь уже сама склонилась к зеркалу, себя рассматривает и даже, так мне кажется, не обращая на меня никакого внимания, что-то на своем наглом лице высматривает…

— А ты, моя милая, опять со мной по старому: не надо, уйди, пошла прочь, или того еще хуже…

— Что, хуже? А, по — моему, и этого для тебя вполне достаточно! Хватит, я сказала! Хватит! Отцепись!

— Милая, ты сердишься? А ты знаешь, ты даже еще красивей становишься, когда ты такая, — говорила она, поворачиваясь ко мне, да еще поглядывая на меня такими, как бы все прощающими мою грубость глазами.

— Вот когда ты такая взволнованная, ты еще красивее становишься.…Нет, правда! И жилка на твоей шейке так прекрасно вздувается, вот тут, посмотри.… Ну, я прошу тебя…

От охватившего меня волнения и негодования, по поводу усмотренной во мне какой-то одной ей ведомой жилки, что вздувается, я.… И я, как дура, взяла и уставилась на свое отражение в зеркале, на себя и ее, кто пятном отражения приближалась ко мне сзади…

— Не подходи! Не подходи, я сказала! Только попробуй дотронуться…

Внезапно почувствовала, как она, наперекор моим предупреждениям, мягко обняла меня за плечи, как безвольную куклу повернула к себе.… Теперь я вижу, я чувствую ее горячее тело, явственно ощущая от нее запах каких-то дорогих и неведомых мне духов, и при этом вижу ее взволнованное лицо, ее полузакрытые глаза и губы, которыми она тянется ко мне в поце…

От неожиданно охватившего меня гнева и ярости я ее с силой отталкиваю от себя…

Потом все как в замедленной съемке: она словно на стену нарывается, делает два мелких поспешных шажка назад, а потом.…Это я потом поняла, почему она падает, потому что у нее ноги на высоких каблуках и одна нога подворачивается, оступаясь назад, цепляясь острием каблука за кафельный пол…

— Ах! — только и слышу и вижу, как ее рука, пытаясь ухватиться, смягчая удар тела, скользит по кромке раковины умывальника, срывается и вся она, совсем ведь не эстетично, жестко садится, с подскоком на пол.

Вот тебе раз!

Потом я вижу, как она сидит подо мной на полу, нелепо откинувшись и беспомощно расставив ноги и руки в стороны. К тому же, сидя передо мной, с некрасиво задранной юбкой и с укором каким-то слабым голоском, почти шепчет:

— Ну что же ты делаешь? Толкаешься, сбиваешь меня с ног… — говорит обиженно, поднимая на меня растерянное лицо, поражая меня каким-то обнажающим и растерянным взглядом.

— Ведь ты же не такая, я знаю…

А затем, поворачиваясь, пытаясь встать:

— Тебе что, доставляет удовольствие мне делать больно? И ты, желая унизить: толкаешься, сбиваешь с ног, валишь на грязный пол.… Ну, хорошо, милая, пусть будет так, если ты так хочешь.…Пожалуйста… — говорит, завозившись на четвереньках на полу, отворачиваясь от меня.

Я поражена! Я меня даже задрожали руки и ноги, от самого факта содеянного мной. От того, что я такое учинила с ней, от ее неожиданно все сметающей примирительной реакции на меня и мое неадекватное поведение.… А еще, я…

Она просто покорила меня в следующие мгновения, когда я увидела ее сидящую на полу передо мной с задранным платьем, с беспомощно разведенными в сторону ногами и трусами, которые я, почему-то, отчетливо увидела и запомнила, от того, что они внезапно проступили нескромно за ее колготками, между ее раскинутыми ногами…

И тут же на меня налетает волна раскаяния, которая, словно обжигает, до приостановки дыхания…

— Прости, простите меня, я не хотела, у меня так нечаянно, случайно все получилось!.. Я не хотела!

А она оборачивается, смотрит, на меня, недоумевая.

— А вот, если бы я головой, да об кафельный пол? Ты хоть думаешь, что ты со мной делаешь? Ведь так же и убить человека можно!

Я тут же к ней, и оправдываясь, тяну ее за руку, стараясь быстрее поставить на ноги. А она, никак не встает! А если кто-то сейчас зайдет? Что можно подумать о нас?

— Ну, вставай же уже, вставай! Ну, я прошу тебя?

— А, пожалуйста?

— Что?

— Попроси хорошо…

— Ну, хорошо, ну я прошу тебя, ну…пожалуйста! — сказала и сильно потянула ее за руку.

Потом я стою перед ней и не знаю, что же мне дальше-то делать? Что-то надо сказать еще, как-то себя оправдать, или что еще делать с ней? Видимо и она эту мою нерешимость почувствовала, потому попросила негромко.

— Не говори ничего, хорошо? Лучше, сзади меня отряхни…

Я тут же к ней сзади и стараюсь особо не прикасаться и так осторожно, что она просит еще раз ее сзади…

— Вот, вот там еще, там… — говорит, перегнувшись ко мне из-за спины. — Там, пониже спины я ушиблась и юбку свою…

— Ничего не грязно! Нет, там все чистенькое и…

— И это все? — мол, и это все твои извинения? А где же обнадеживающий поцелуй? Несколько секунд мы смотрим, друг на дружку, а затем она первая, отпускает мою руку, поворачивается и видимо, не дождавшись в моих глазах сочувствия, делает первые шаги к выходу.…А затем неожиданно, произносит, бросая меня в жар: